– Скажите мне только одно, – умоляюще попросил Владимир. – Когда вы… Когда мы с вами разговаривали, вы передавали мои слова Розалии? Она просила вас шпионить за мной и за моими друзьями? Да или нет?
Антуанетта вздохнула. Наделенная тонким чувством юмора, она, конечно, прекрасно понимала комизм этой сцены. Но пока она подбирала слова, чтобы ненароком не обидеть своего собеседника, вмешался Август.
– Владимир!
– Что тебе? – раздраженно выпалил Гиацинтов.
– Владимир, – быстро зашептал Добраницкий, – за нами скачут всадники, и они не отстают! По-моему, они… они хотят убить нас!
Словно в ответ на его слова, грянул выстрел, и пуля прошила насквозь обивку кареты.
– А, черт бы их взял! – вырвалось у Владимира. – Антуанетта, пригнитесь! Балабуха, гони! За нами погоня!
– Ну, чертовы клячи, – проскрежетал на козлах Балабуха, – живей!
Лошади, хрипя, помчались как стрела. Еще две пули просвистели над каретой.
– Осторожнее! – крикнул Владимир.
Он взял пистолет, выбил ручкой окошко в задней стенке кареты и выстрелил два раза. Одна из лошадей преследователей споткнулась и рухнула на дорогу.
– А, черт! – процедил Владимир сквозь зубы.
– Промазал? – робко поинтересовался Добраницкий. Он съежился на сиденье, закрывая руками голову.
– Да нет, попал – в лошадь, – проворчал Владимир. – Животное жалко.
Антуанетта смотрела на него широко распахнутыми глазами. Чертыхнувшись про себя, Владимир стал перезаряжать пистолеты.
«Она не ответила на мой вопрос… Промолчала! Молчание – знак согласия… Значит, она была со мной, чтобы шпионить… Она не любит меня… не любит!»
Он стиснул челюсти и перед самым поворотом выстрелил дважды, почти не целясь. Двое всадников покачнулись в седлах, через минуту один из них упал на дорогу, но нога его зацепилась за стремя. Лошадь продолжала нестись вперед, волоча по камням его тело. Теперь в седле оставались всего четверо преследователей.
– Похоже, что силы уравниваются, – почти равнодушно заметил Владимир.
Их лошади, непривычные к столь бешеному ритму, тем не менее неслись из последних сил. Экипаж миновал мостик, и тут раздался громкий треск. Добраницкого отшвырнуло к стенке кареты.
– Берегись! – крикнул Владимир.
Карета заскрежетала, описала полукруг и остановилась. Гиацинтов распахнул дверцу и, сжимая в правой руке пистолет, выскочил на дорогу.
– Камень! – простонал Балабуха, спрыгивая с козел. – Ну что ты будешь делать!
– Их всего четверо, – быстро сказал Владимир. – Придется принимать бой.
Он переложил пистолет в левую руку, а в правую взял шпагу.
– Август!
В ответ раздался невнятный стон. Артиллерист бросился к карете. Добраницкий с окровавленной головой прислонился к стенке и слабо стонал. Антуанетта пыталась перевязать его платком.
– Он ушибся! – крикнула она.
Махнув на Августа рукой, Балабуха вернулся на дорогу. Всадники меж тем приближались.
– Ну, – сказал Владимир, поднимая пистолет, – за отечество!
– Ура! – подхватил Балабуха, поднимая свой пистолет.
Они выстрелили почти одновременно. Одна из лошадей кувыркнулась в пыль, другая запрыгала на месте с перебитой ногой.
– Ур-ра! – закричал Владимир, бросаясь вперед.
Интересно, как долго могут продержаться двое против четверых? Особенно если эти двое так отважны, как наши офицеры, и им решительно нечего терять.
На долю Балабухи достались флегматичный толстяк Сандерсон и огромный англичанин – такой же огромный, как и сам Балабуха. Их схватка была поистине схваткой титанов. Гиацинтову же выпали невзрачный француз, как оказалось, в совершенстве владевший всеми запрещенными приемами, и другой противник, приметы которого история не сохранила, ибо Владимир заколол его с первого же удара. С французом, увы, пробовать что-либо подобное было совершенно бесполезно.
– Прекрасный выпад! – насмешливо комментировал он очередной удар Владимира. – А посмотрим, как вы ответите на это, месье!
И Гиацинтов едва успел отбить выпад, грозивший ему верной смертью.
– Честное слово, – с издевкой в голосе сокрушался соперник, – даже жаль будет убивать такого противника, как вы!
Балабуха, отшвырнув в сторону Сандерсона, бросился на второго своего противника и погнал его по дороге. Хотя тот был редкостным здоровяком, но все равно не смог устоять перед натиском разъяренного артиллериста.
– Ах, вы так! – подзуживал француз Владимира. – Ну-ка, а мы вот так…
И шпага Владимира переломилась на середине клинка. Сам Владимир быстро отскочил назад.
– Тебе не жить, – мягко промолвил француз, поудобнее перехватив эфес своей шпаги, чтобы поразить офицера одним ударом.
Светло-серые глаза Владимира потемнели.
– Неужели? – процедил он.
И, поднырнув под смертоносную шпагу соперника, Владимир левой рукой отбросил его руку с клинком, а правой воткнул обломок своей шпаги ему в грудь.
– Честное слово, – насмешливо произнес Владимир, отступая на шаг назад, – мне не жаль будет потерять такого противника, как вы!
Француз, побелев, согнулся в три погибели и захрипел. Изо рта его потекли красные струйки. Он выронил свою шпагу и рухнул на дорогу.
– Извини, друг, – сказал Балабуха своему противнику, проколов его насквозь, как бабочку.
Он вытащил из тела убитого свою шпагу и огляделся. На ногах оставался один Сандерсон. Совершенно измученный битвой, он прислонился к дереву.
– Так, – пренебрежительно промолвил Балабуха. – Теперь этот колобок…
Но колобок проявил завидную сноровку. Он сунул руку за отворот сюртука, извлек блестящий пистолет и, тщательно прицелившись, выстрелил.
– Это… это что же… – забормотал Балабуха, роняя шпагу. На лице его показалось выражение детского недоумения.
– Антон! – закричал Гиацинтов, бросаясь к нему.
Сандерсон меж тем перезарядил свой пистолет и наставил оружие на него.
– Стойте! – выкрикнул пронзительный женский голос.
Англичанин, остолбенев, повернул голову. Возле кареты стояла Антуанетта. Ее черные волосы рассыпались по плечам, глаза сверкали гневом. Воспользовавшись тем, что Сандерсон не смотрит на него, Владимир быстро наклонился и подобрал пистолет одного из убитых противников. Балабуха лежал на дороге, держась рукой за правую сторону груди, и то закрывал, то открывал глаза.
– Стойте… – повелительно проговорила Антуанетта, подходя ближе. – Довольно!
Гиацинтов хотел вскинуть свой пистолет, но девушка встала между ним и англичанином, не давая стрелять. Ее незабудковые глаза с вызовом смотрели ему в лицо. Слегка побледнев, он опустил оружие. После небольшого колебания Сандерсон последовал его примеру.