— Ответь на несколько вопросов. На лице Зака тотчас же появилось настороженное выражение.
— Ну что ж, возможно. Это будет зависеть от того, какими будут вопросы.
Его абсолютно не располагающий к дальнейшим вопросам ответ немного поколебал решимость Джулии, но она тем не менее продолжала:
— Ты ведь собираешься найти настоящего убийцу своей жены, правда?
— Попробуй задать другой вопрос, — сказал Зак ровным, бесцветным голосом.
— Хорошо. У тебя есть какие-то соображения по поводу того, кто это может быть?
— Тебе лучше выбрать другую тему для расспросов. Его совершенно ненужная резкость больно ранила Джулию. Не только потому, что в последнее время она стала очень чувствительной к перемене его настроений, но и потому, что искренне была уверена в том, что имеет право знать ответ. Стараясь не выдать обуревавших ее чувств, она спокойно попросила:
— Пожалуйста, не надо разговаривать со мной подобным образом.
— Хорошо. Тогда, пожалуйста, выбери какую-нибудь другую тему для разговора.
— Может быть, ты все-таки соизволишь хотя бы выслушать меня? Попытайся понять — когда проходил суд, я по обмену училась за границей. Я даже толком не знаю, как именно все произошло, а мне бы очень хотелось это узнать.
— Ты можешь найти все, что тебя интересует, в библиотеке, в подшивке старых газет. Можешь заняться этим, когда вернешься домой.
Если что и могло вывести Джулию из себя, так это сарказм.
— Послушай, черт побери, меня совершенно не интересует то, что писали газеты! Я хочу узнать, как все произошло, именно от тебя. Мне необходимо услышать твою версию.
— В таком случае, тебе не повезло. — С этими словами Зак встал, поставил бокал и протянул ей руку.
Джулия тоже поднялась, не желая, чтобы он возвышался над ней как гора, и автоматически вложила свою руку в его, думая, что это жест примирения.
— Давай ляжем в постель.
Джулия рывком выдернула руку. Его оскорбительное отношение к ней было просто невыносимым.
— Не хочу. Неужели я требую от тебя слишком многого? По-моему, это просто мелочь по сравнению с тем, через что мне пришлось пройти по твоей милости с тех пор, как мы познакомились, и ты это понимаешь не хуже меня!
— Я не собираюсь снова вспоминать тот день ради кого бы то ни было. И тебя в том числе, — огрызнулся Зак. — Я это уже делал сотни раз в полиции и на суде. Теперь этой темы для меня просто не существует. Она закрыта. Раз и навсегда.
— Но я же хочу помочь. Прошло уже пять лет. За это время твои воспоминания и точка зрения на определенные вещи могли измениться. А мы бы составили список всех, кто был там в тот день, и ты бы рассказал мне о каждом из этих людей. Я отношусь к ним ко всем абсолютно непредубежденно, и это могло бы помочь. Может быть, я свежим взглядом подметила бы то, что ты в свое время проглядел…
Его презрительный смех оборвал Джулию на полуслове:
— Каким же это образом ты могла бы мне помочь?
— Я могу попытаться!
— Не говори глупостей. Я истратил более двух миллионов на адвокатов и частных детективов, но никто из них не смог найти ни одного возможного подозреваемого, кроме меня.
— Но…
— Хватит об этом, Джулия!
— Нет, не хватит! В конце концов, я имею право на объяснение!
— Ты не имеешь никаких прав ни на что, — резко оборвал ее Зак. — И мне абсолютно не нужна твоя помощь.
Джулия отшатнулась, как будто он ее ударил, но смогла сдержать свою ярость и ничем не выдать того, насколько он унизил ее.
— Понятно, — сказала она.
И ей действительно было все понятно — ему не нужно от нее ничего, кроме постели. От нее не ждали рассуждений — от нее ждали только чувств. Она должна была лишь развлекать его и по первой прихоти удовлетворять сексуальные потребности.
Зак взял ее за плечи и притянул к себе:
— Пойдем в постель.
— Убери свои руки! — прошипела Джулия, резко вырываясь и отпрыгивая от него, как кошка. Дрожа от ярости и злости на собственное легковерие, она пятясь обошла диван и кофейный столик так, чтобы иметь свободный проход в свою спальню.
— Джулия, какого черта ты пытаешься кому-то доказать?
— Я никому ничего не доказываю. Я просто только что поняла, какой бессердечный мерзавец ты есть на самом деле! — Застывшее ледяное выражение его лица ничуть не охладило бушевавшую в ней ярость. — После этого дома ты собираешься просто перебраться в очередное, более надежное убежище! Ты никогда и не собирался найти настоящего убийцу!
— Нет! — огрызнулся Зак.
— Тогда ты должен быть самым большим трусом на свете! — с убийственным сарказмом проговорила Джулия, будучи слишком разъяренной для того, чтобы дрогнуть перед новым, не предвещающим ничего хорошего выражением его лица. — Если же это не так, значит, ты и есть настоящий убийца!
Открыв дверь в свою комнату, она задержалась на пороге и зло добавила:
— Я уезжаю завтра утром, и если ты собираешься задержать меня, то тебе придется прибегнуть к помощи пистолета!
Зак смерил ее презрительным взглядом.
— Задержать тебя? — язвительно переспросил он. — Да я сам поднесу твою сумку до машины!
Не дослушав последних слов, Джулия захлопнула за собой дверь спальни. Из последних сил сдерживая слезы, она сняла брюки и надела большую майку, которую обычно использовала в качестве ночной рубашки. И лишь когда она оказалась в постели и выключила свет, самообладание окончательно изменило ей. Натянув толстое стеганое одеяло до самого подбородка, Джулия перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Она плакала от стыда и унижения, которому подверглась по собственной же глупости и легковерию. Она плакала до тех пор, пока просто не иссякли все слезы, после чего, совершенно измученная и опустошенная, перевернулась на бок и застывшим взглядом уставилась на залитый лунным светом зимний пейзаж.
В то же время в своей спальне Зак пытался успокоиться, выбросив из головы сцену, которая только что произошла в гостиной. Но все его усилия были тщетны. Слова Джулии настойчиво звучали в ушах, причиняя нестерпимые мучения, тем большие, чем чаще он вспоминал презрительное выражение ее лица, когда она назвала его трусом и убийцей. Раньше ему казалось, что за время судебного расследования и заключения у него выработался иммунитет к подобного рода оскорблениям, но, очевидно, Джулии удалось каким-то образом пробиться сквозь броню. Он ненавидел ее за это, но еще сильнее ненавидел себя за то, что позволил ей это сделать.