— А ты, приятель, — сказал он Муромцу, — на дозоре пока посиди у костра. Места здесь лихие, разбойничьи. Кто знает, может, за наши головы новгородчане уже вознаграждение какое назначили. Шороху мы там наделали большого. Теперь нужно быть вдвойне осторожными.
— Угу, — отозвался богатырь и, опершись о булатное копье, грустно уставился в горящий костер.
«И на кой я во все это ввязался? — думалось ему. — Нелегкое это дело оказалось — справедливость восстанавливать. Куда проще на печи подольше полежать, да тем и прославиться».
Понятно, что очень скоро придремнул Илья малость, а затем и вовсе заснул. Заснул, что называется, на свою голову…
Ближе к полуночи к костру подкрались две темные фигуры: одна побольше, а другая поменьше. Осторожно порыскали вокруг и на светлое место выбрались. В ярком свете пламени темные фигуры обрели вполне определенные черты.
— Вроде как спят, — едва слышно прошептал Иван Наркозов, осторожно снимая с пояса крепкую дубинку. — Гляди, этот дурень даже рот во сне раззявил.
Муромец действительно спал с открытым ртом, что было чревато всякими нехорошими последствиями. Ну, к примеру, мухи могли туда залететь аль зуб кто мог невзначай вырвать…
— Сейчас я его…
— Ванька, не дури! — — Ведун погрозил помощнику кулаком. — Видишь, как сопит. Сон лучшее обезболивающее!
— Ну, тебе, конечно, виднее.
Старикашка призадумался и на всякий случай пощелкал прямо у носа Муромца сухонькими пальцами. Богатырь не проснулся. Да что там не проснулся, он даже бровью не повел.
— Иван, давай струмент…
Иван порылся за пазухой и подал ведуну кузнечные щипцы.
— Да не этот, дурак, — аки змей прошипел старикан. — Ты что, хочешь, чтобы он меня спросонья придушил?!!
Иван спрятал щипцы и протянул врачевателю моток тонких льняных ниток. Ведун со знанием дела заглянул Муромцу в раззявленный рот.
— А ну-ка посвети мне!
Помощник взял из костра горящую головешку и поднес ее к лицу богатыря.
— Да брови ему не опали, болван.
— Извиняюсь.
— Ага, вот он наш зубик.
Сделав на конце нитки маленькую петельку, ведун ловко накинул ее на больной зуб Муромца и не менее ловко затянул. Ведь не кого-нибудь, а самого Осмомысла Ижорского иногда лечил. Великий зубной мастер!
— Ну а теперь чего? — Иван Наркозов с тревогой оглянулся на дрыхнущего кузнеца.
— Не мешай…
Старик осторожно размотал крепкую нитку и привязал другой ее конец к телеге. Привязал и, довольно потерев ручонки, захихикал.
— Ну что? — Иван явно нервничал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.
— Не суетись! — ответил врачеватель. — Как только я свистну, побежишь в лес.
Наркозов понятливо кивнул. Старик снова захихикал и, подкравшись к дремлющему Буцефалу, по-разбойничьи засвистел.
— Е… — вскочил с земли Колупаев.
— И-и-и-и… — дико заржал Буцефал, резко дернув с места.
Задний деревянный борт телеги жалобно заскрипел и с оглушительным треском отвалился от покатившейся повозки.
— Сто-о-о-о-й, куда?!! — закричал кузнец, бросаясь следом за телегой.
Муромец же, безмятежно повернувшись на бок, засопел пуше прежнего.
Затаившиеся неподалеку врачеватели ошеломленно переглянулись.
— Стой, мать твою!!! — отчаянно орал, ломясь сквозь ночной лес за повозкой, Колупаев.
В лесу заухали потревоженные совы, отрывисто застрекотал разбуженный шумом какой-то сумасшедший дятел.
— В следующий раз воспользуемся щипцами, — хмуро изрек Иван Наркозов, с укором глядя на злобно сверкающего глазами ведуна.
Судя по всему, сегодняшний конфуз случился в его практике впервые.
А от догорающего костра несся умиротворенный богатырский храп Муромца.
* * *
Лука осторожно крался по карнизу княжеского терема.
Высота до земли была небольшая, в полтора человеческих роста. Но прыгать вниз Луке никак не хотелось, ибо там сплошь и рядом росла высокая крапива да сухой цеплючий репей.
Изнутри терема слышались душераздирающие крики, женский плач и звонкие взвизгивания славной княжьей нагайки.
Босая нога юноши соскользнула вниз, но Лука чудом удержался, вцепившись пальцами в замысловатые резные узоры под стрехой терема. В женской исподней рубахе на голое тело парень выглядел более чем подозрительно, но что под рукой в последний момент было, то и набросил. Голому ему уж точно отсюда не выбраться.
Свист нагайки и женский плач внезапно стихли.
— Дружину ко мне! — зычно проревел в наступившей тишине княжеский бас.
Раздался оглушительный топот десятка ног, несчастный терем задрожал. Затем кто-то из витязей догадался открыть псарню, и псы, заливаясь азартным лаем, бросились врассыпную.
— Ату его, ату!!! — послышалось со двора.
— Дайте им понюхать одежду! — приказал разъяренный князь.
— Все, пропал, — прошептал Лука и, закрыв руками лицо, сиганул в крапиву.
Однако прыгнул он довольно удачно.
Угодив по большей части не в крапиву, а в заросли сухого репейника.
Перекатился по земле и затих, прислушиваясь.
Собаки лаяли где-то в отдалении, видно, воспользовавшись ситуацией, решили лишний раз порезвиться в близлежашем лесу, куда уже неслись с зажженными факелами княжеские слуги.
Умные собачки. Поймай они Луку прямо сейчас, их тут же снова загнали бы на ночлег в псарню.
Погоня стремительно перемешалась в лес.
Юноша с облегчением вздохнул. Во всяком случае, теперь у него появились какие-никакие шансы спастись. И с чего это он вдруг на Акулину польстился? Правда, это она его сама опоила и в княжескую постель уложила. Однако экая змея, кто бы мог подумать?
Сам князь, понятное дело, не мог.
— И чего это бабы на меня так падки? — закручинился, сидя по уши в репьях, Лука. — И, главное, хоть бы одна приличная попалась, сплошь вульгарные хрюхи. Видно, на роду у меня так написано.
Собачий гвалт затихал вдалеке.
— Пора! — решительно подбодрил себя юноша, однако ликовать пока было преждевременно.
Приключившаяся с ним оказия была из самых худших, хуже в общем-то некуда. Во всяком случае, виселица на этот раз ему обеспечена. Предадут теперь Луку анафеме, как какого-нибудь Пашку Расстебаева, а все из-за минутной слабости.
И перед тем как броситься бежать, парень не удержался и прочел вслух только что сочиненное двустишие: