— Отнюдь, мой друг. Сейчас я трезв, как никогда. действительно хорошо, и, дабы мне стало совсем обалденно, я хочу немного попутешествовать по земле.
— А… — протянул Аякс. — Ну, так бы сразу и сказал. Я тоже не прочь прогуляться по Греции. А то я подумал, ты в свое царство возвращаться не собираешься.
— Еще чего, — фыркнул Агамемнон, — да они тут без меня такой бардак устроят — Олимп содрогнется. Я уже отправил гонца с посланием к сыну моему Оресту, который проживает сейчас в Фокиде у своего приемного отца царя Строфия. Пусть сынок немного поправит во время моего отсутствия, может, из него что-то путное и выйдет.
— А чего это он вдруг в Фокиде живет? — изумился Аякс.
— Да климат ему там больше нравится, — пожал плечами Агамемнон, считая тему разговора исчерпанной.
«Не хочешь правду говорить, дурак старый, ну и не надо», — раздраженно подумал Аякс.
Собрали великие герои манатки и незаметно царский дворец покинули, переступая через тела придворных, упившихся по случаю возвращения с Троянской войны Агамемнона. За пределами дворца картина была аналогичной, только вместо придворных на земле валялись простые граждане.
— Вот она, великая сила Диониса! — громко возвестил Аякс и три раза протрубил в свой любимый рог. — Куда пойдем, Агамемнушка?
— На север, — ответил царь, предусмотрительно надев поверх доспехов балахон странствующего философа из грубой ткани, — ибо этот путь будет лежать через наиболее живописные места моих владений.
— О, — воскликнул Аякс, — сколько духовной пищи! Сколько свежего материала для моих элегий! Воистину это просто гениальная идея — немного погулять по Греции.
Трудно сказать, что заставило Агамемнона принять такое странное решение. Не исключено, что виною всему был очередной приступ временного умопомрачения (очень распространенная в Древней Греции болезнь. — Авт.).
Видно, сказались на психике царя неудавшиеся покушения и ужасный конец жены его Клитемнестры, оказавшейся самой настоящей кровавой маньячкой. Но, как говорится; с кем поведешься, от того и наберешься. Не прошло даром для Клитемнестры долгое близкое общение с любовником Эгисфом.
Ждали великих героев удивительные приключения, еще недостаточно наизмывался над ними всемогущий Рок.
Уже спешил в осиротевший царский дворец молодой наследник Орест, а Агамемнон с Аяксом уходили горной тропой на север, громко беседуя о вечном, о смысле земного бытия и о бренной жизни в целом.
Со стороны могло показаться, что великие герои сошли с ума, но это было далеко не так.
Исполненный поэтического духа, Аякс время от времени выдавал стихотворные перлы, сотрясая дремучий лес ужасными звуками боевого рога. В общем, все было ничего, пока не встретили великие герои очень странного путника. Странный путник сидел на обочине дороги и с выражением полного отвращения к окружающему пытался безуспешно залатать порванную правую сандалию.
— А… зараза, — вполголоса ругался странный путник, — а чтоб тебя…
Выглядел он колоритно: в порванной одежде, с сучковатым посохом и с запыленным вещевым мешком, болтающимся на веревке за спиной. Было ему при ближайшем рассмотрении лет девятнадцать, не больше, хотя издалека странный путник показался великим героям дряхлым стариком.
— Кто такой будешь? — недружелюбно спросил Агамемнон, не любивший бесцельно шляющихся по его владениям оборванцев. Вот так они шляются-шляются, милостыню просят, а завтра во дворце серебро столовое пропадает.
Странный путник поднял глаза и нагло так заявил:
— А ты кто будешь, добрый человек?
От такой дерзости Агамемнон лишился на время дара речи. Но тут царь вовремя вспомнил, что он не у себя во дворце и что надет на нем грубый балахон странствующего философа.
— Я владыка земель этих, — гордо ответил он, —царь Агамемнон.
— А я Аякс, сын Оилея, — в свою очередь представился Аякс.
— Да, вижу я, что передо мной стоят славные герои, — кивнул странный путник, — великие мужи Греции, легендарные эллины, недавно вернувшиеся с Троянской войны. Но не могу я стоя приветствовать вас, ибо натерла мне ногу проклятая сандалия.
Великие мужи Греции недоуменно переглянулись.
— Но как зовут тебя, о незнакомец? — несколько высокопарно спросил Агамемнон.
— О, лучше не знать вам мое имя, — запричитал странный путник, — ибо проклят я всемогущими богами.
— И все-таки… — настаивал Агамемнон.
— Что ж, завидно ваше упорство, откроюсь я вам. Зовут меня Эдипом, и я самый несчастный из всех сынов греческих.
Голос у Эдипа слегка дрожал, и герои подумали, что он либо в стельку пьян, либо готов прямо сейчас разрыдаться. Однако рыдать Эдип не собирался, с лукавством поглядывая на Агамемнона с Аяксом.
— О достопочтенные мужи Греции, — хитро прищурившись, произнес странный путник, — не найдется ли у вас пара новых сандалий сорок пятого размера, и, быть может, тогда поведаю я вам свою ужасную историю.
Великие герои снова переглянулись, причем переглянулись они с нескрываемым любопытством.
Тяжело вздохнув, Аякс полез в свою заплечную сумку и достал оттуда великолепную пару белых сандалий сорок пятого размера с золотыми бубенчиками.
— Правда, они женские, — виновато сказал могучий герой, протягивая обувь Эдипу, — но если тебе такие подойдут…
— Подойдут-подойдут, — обрадовался бродяга, жадно хватая новенькие сандалии.
— Эй, секундочку! — возмутился Агамемнон. — Это же сандалии моей жены Клитемнестры!!
— Ну и что? — Аякс явно не видел причин для возмущения. — Ей-то они больше не нужны.
Логика была убийственной, и Агамемнон, не найдя возражений, быстро успокоился. Знал бы он, что Аякс снял эти сандалии прямо с мертвой Клитемнестры в качестве боевого трофея. М-да, пригодился трофейчик.
Оторвав позвякивающие бубенчики, Эдип со счастливой улыбкой на давно немытой физиономии принялся надевать изящную обувь.
— Как раз по ноге, — радостно сообщил он. — Что ж, помогли вы мне. Даже не представляете, как вы меня выручили. Расскажу я вам за это свою жуткую историю, как и обещал.
Усевшись на свои походные сумки, великие герои приготовились с интересом слушать. Эдип громко прокашлялся:
— А началось все вот с чего…
* * *
У царя Фив Полидора и жены его Нюктиды был сын с совершенно идиотским именем Лабдак, который, естественно, и наследовал власть в Фивах, когда его папаша скончался от чрезмерных любовных утех с одной молодой гетерой. (Все тут чертовски сложно и запутанно, так что лучше внимательно следите за текстом.)
Злые языки болтали, что гетеру ту подсунул любвеобильному папочке коварный сыночек. Но кто в. те благословенные времена серьезно относился к слухам, кроме пьяной матросни в приморских питейных заведениях?