– Можно сказать и так.

Чандлер перевернула страницу в своем блокноте.

– Скажите, а если бы косметики в ванной не было и не нашлось бы никаких доказательств того, что Норман Черч – не просто одинокий мужчина, который привел к себе проститутку, – остался бы тогда Гарри Босх на службе? Был бы он наказан за убийство этого человека?

– Я не понимаю вашего вопроса.

– Я спрашиваю, сэр, – что, именно улики, связывающие мистера Черча с убийствами и якобы найденные в его квартире, спасли детектива Босха? Может быть, они спасли его не только от увольнения, но и от уголовного преследования?

Белк кинулся возражать.

– Ваша честь, она предлагает ему, – сказал он, подойдя к кафедре, – вновь заняться догадками. Он не может сказать, что случилось бы при некоем абстрактном стечении обстоятельств.

Соединив пальцы, судья Кейес откинулся в кресле и принялся обдумывать ситуацию. Затем резко наклонился вперед, к микрофону.

– Миз Чандлер закладывает основу для утверждения, что найденные в квартире вещественные доказательства были сфабрикованы. Не могу сказать, сделала ли она это корректно, но раз такова ее задача, я думаю, что на этот вопрос можно ответить. Я разрешаю его задать.

– Я не могу ответить, – после некоторого размышления сказал Ирвинг. – Я не знаю, что могло бы произойти.

Глава одиннадцатая

Когда Ирвинг закончил свои показания, был объявлен десятиминутный перерыв, во время которого Босх смог выкурить целых две сигареты. Когда настала его очередь, Белк задал всего несколько вопросов, пытаясь починить рухнувший дом без гвоздей, одним молотком. Нанесенный ущерб уже был слишком велик.

До этого Чандлер умело сеяла семена сомнения в отношении как Черча, так и Босха. Алиби на одиннадцатое убийство создало вероятность полной невиновности Черча. Теперь же она приписала Босху и мотив – месть за убийство, совершенное более тридцати лет назад. К концу процесса семена прорастут и дадут пышные цветы.

Босх думал о том, что Чандлер сказала о его матери. Может, она права? Босх никогда всерьез не думал об этом. Мысль о мести всегда оставалась где-то в дальнем уголке его сознания вместе со смутными воспоминаниями о матери, но он никогда ее не анализировал. Почему в тот вечер он пошел туда один? Почему не вызвал на подмогу кого-нибудь из группы – например, того же Мора?

Босх всегда говорил и себе, и другим, что просто сомневался в правдивости рассказанного шлюхой. Но теперь он начинал ставить под сомнение даже собственный рассказ.

Погруженный в свои мысли, Босх не замечал вышедшей наружу Чандлер до тех пор, пока не увидел огонек ее сигареты. Повернувшись, он пристально посмотрел на нее.

– Я долго не задержусь, – сказала она. – Выкурю полсигаретки.

– Мне все равно.

Он уже почти докурил вторую сигарету.

– Кто следующий?

– Локке.

Психолог из Университета Южной Калифорнии. Босх кивнул, сразу отметив, что она отходит от своей практики чередования плохих парней с хорошими – или же считает Локке хорошим парнем?

– Что ж, вы прекрасно справляетесь с делом, – сказал Босх. – Хотя, наверно, мне нет необходимости вам об этом говорить.

– Никакой.

– Вы можете выиграть в суде – вероятно, вы даже выиграете, но насчет меня вы все-таки ошибаетесь.

– Да ну? Вы это точно знаете?

– Да, знаю. Точно знаю.

– Мне пора идти.

Она загасила окурок – сигарета была выкурена меньше чем наполовину. Томми Фарауэю будет чем поживиться.

Доктор Джон Локке был седобородым лысым мужчиной в очках. До полного образа классического университетского профессора, изучающего вопросы сексуального поведения, не хватало только трубки. Отвечая на вопросы, он показал, что, прочитав об убийствах в газетах, предложил спецгруппе свои услуги и помог штатному психиатру управления полиции составить первые психологические портреты преступника.

– Расскажите присяжным о вашей квалификации, – предложила Чандлер.

– Ну, я заведую лабораторией психогормональных исследований УЮК. Я также являюсь ее основателем. Я провел широкомасштабные исследования по проблемам сексуального поведения, парафилии и психосексуальной динамике.

– Что такое парафилия, доктор? Если можно, объясните так, чтобы мы все могли это понять.

– Ну, выражаясь языком неспециалиста, парафилию широкая публика обычно называет половыми извращениями. Иначе говоря, это сексуальное поведение, которое, как правило, общество признает неприемлемым.

– Типа удушения сексуального партнера?

– Да, это, можно сказать, первоклассная парафилия.

В зале послышался вежливый смех, и Локке улыбнулся. «А ведь он прекрасно себя чувствует в роли свидетеля», – подумал Босх.

– Вы писали научные статьи или книги об упомянутых вами явлениях?

– Да, в научных изданиях я опубликовал множество статей. Я также написал несколько книг на различные темы: сексуальное развитие детей, парафилия лиц, не достигших половой зрелости, исследования садомазохизма – в самых различных аспектах, порнография, проституция. Моя последняя книга посвящена убийствам, связанным с сексуальными отклонениями.

– Стало быть, вы в курсе дела.

– Только как исследователь.

Он снова улыбнулся, и Босх заметил, что он нравится присяжным – на доктора сейчас были устремлены все двенадцать пар глаз.

– Как называется ваша последняя книга – та, где речь идет об убийствах?

– «Черные сердца: разбирая эротическую матрицу убийства».

Чандлер заглянула в свои записи:

– Что вы имеете в виду под «эротической матрицей»?

– Ну, миз Чандлер, здесь требуется некоторое отступление.

Она кивнула, поощряя его развить свою мысль.

– В исследованиях сексуальной парафилии имеется две научные школы. Лично я принадлежу к тем, кого вы называете психоаналитиками, а психоаналитики считают, что парафилия связана с жестоким поведением в детстве. Иными словами, сексуальные извращения – и даже нормальные эротические пристрастия – формируются в раннем детстве, а затем уже проявляются во взрослом возрасте.

С другой стороны, бихевиористы рассматривают парафилию как поведение, приобретенное в результате научения. Например, растление малолетнего может спровоцировать аналогичное поведение в зрелом возрасте. В сущности, две эти школы – как бы получше выразиться – не слишком расходятся между собой. На самом деле они гораздо ближе друг к другу, нежели это готовы признать и бихевиористы, и психоаналитики.

Кивнув, он скрестил на груди руки, казалось, позабыв первоначальный вопрос.