— Удачи тебе!
— Спасибо. И тебе тоже!
Питер хотел сказать, очевидно, еще что-то, но в присутствии Марка не стал.
В многолюдном аэропорту мальчик держался несколько скованно.
Сказывалась свойственная этому возрасту некоторая неуверенность в себе. Отец подошел к нему, положил руку на плечо. Марк поднял голову.
— Не забудешь, о чем мы говорили? — спросил Кемаль.
Мальчик покачал головой.
— Прощай! — Он нагнулся и осторожно поцеловал сына. Марк ответил легким прикосновением к его щеке. В аэропорту он, видимо, смущался. Марк вдруг достал из кармана свой любимый брелок с крокодильчиком и бросился к отцу.
Питер попытался его удержать, но было поздно.
— Возьми, — попросил сын, понявший гораздо больше из молчания отца, чем тот мог даже ему рассказать. Кемаль сжал брелок в руке, еще раз торопливо поцеловал сына и пошел, уже не оглядываясь.
Один из сотрудников ЦРУ, успевший купить билет, прошмыгнул следом за ним. Двое других стояли у стойки регистрации. Только когда Юджин скрылся, Питер Льюис тяжело вздохнул, сделав незаметный знак стоявшим недалеко от сотрудников ЦРУ агентам КГБ. У него был категорический приказ обеспечить отправку Юджина в Европу. И обеспечить необходимую секретность. Он с радостью подумал, что Юджин выдержал и это последнее испытание. Иначе его мальчик мог попасть в автомобильную катастрофу, так и не доехав до Бостона. Такая была у них работа — героическая и нужная, грязная и подлая одновременно.
В подъехавшем «Фольксвагене» кто-то сидел, и Евсеев, уже не оглядываясь по сторонам, быстро залез в автомобиль. На заднем сиденье находился генерал Сизов, как обычно, в штатском. Водителя, сидевшего впереди, майор не знал. Генерал не любил, когда его сотрудников узнают в лицо.
Водитель резко повернул направо, двигаясь в сторону Западного Берлина.
Генерал молчал, и Евсеев не решился прервать молчание, зная, что без разрешения Сизова нельзя говорить при посторонних. Они въехали в Западный Берлин, и дорога сразу изменилась, стала гораздо лучше. У одного из домов водитель остановил машину и, ни слова не говоря, просто вышел из автомобиля, направляясь к другому дому. Также молча генерал вышел из машины и пересел на место водителя. Они проехали еще минут десять, когда наконец генерал остановил машину и, не поворачивая головы, спросил:
— Ну?
— Все в порядке, — торопливо заговорил Евсеев, — мы сумели все уладить. Виктор Михайлович, мы договорились, мы смогли…
— Перестаньте суетиться, — раздраженно заметил генерал, — мне нужно знать четко, что именно вы решили. Спокойнее. Говорите спокойнее.
— Часть денег мы оформили как взносы наших офицеров и солдат. Кстати, взносы были действительно большие, около тридцати миллионов.
— Да, — сказал спокойно Сизов, — кажется, наши офицеры народ не бедный.
— В основном сдавали деньги штабисты и особисты. Много из интендантской службы. У полевых денег почти не было. Мы записали на их счет около пятидесяти миллионов.
— Каким образом?
— Списки останутся у нас. Им важна только общая сумма обмена.
— Хорошо. Дальше.
— Часть денег мы уничтожим здесь. Приплюсовав к нашим еще около ста миллионов. Мы работали всю ночь, больше денег просто нельзя оставлять.
— Дальше. — Остальные полмиллиарда мы якобы отправляем в банки Грузии, Азербайджана и Украины. Нужен самолет, который сумеет сделать один рейс.
— Со всеми есть договоренность?
— В Баку и Тбилиси не было никаких проблем. Там все сразу поняли. В Киеве немного поартачились, но тоже все поняли.
— Какой процент хотят?
— С Украиной договорились на шесть. С Баку и Тбилиси на десять.
Кавказцы всегда более жадные, чем хохлы.
— Кто договаривался?
— Наши люди в Москве, — удивился Евсеев.
— Надеюсь, у вас хватило ума не звонить отсюда в Киев или Тбилиси?
— Конечно, — даже обиделся Евсеев, — это все делают ребята в Москве.
Вы ведь знаете.
— Очень хорошо. Куда вы повезете деньги?
— Конечно, в Москву. Просто из этих городов поступят сообщения, подтверждающие, что там уничтожены деньги на эти суммы. Как только они дают подтверждение. Госбанк СССР выделяет им деньги уже в новых купюрах.
— Ясно. Сколько денег нужно отвезти в Москву?
— Пять процентов от двухсот миллионов и десять — от трехсот. Там договорились на двести и сто.
— Итого сорок миллионов, — подвел общий итог генерал. — Да, кажется, ты прав, нужен специальный рейс. Сколько ящиков понадобится?
— Четыре, — ответил майор, — в каждом по десять миллионов старых рублей. Обратно мы привезем тридцать — тридцать пять ящиков с деньгами.
— Почему? — нахмурился Сизов. — Я, кажется, чего-то не понимаю. Ты говоришь, что должен уничтожить пятьсот миллионов. За это мы платим комиссионные, скажем так, сорок миллионов.
— Не уничтожить, — терпеливо напомнил Евсеев, — просто из банков других республик поступят завышенные сведения об уничтожении этих сумм денег. И мы заплатим за это свой процент.
— Я это понял. Вы должны привезти четыреста шестьдесят миллионов рублей. Правильно?
— Конечно.
— Где же остальные деньги?
— В этих ящиках, — терпеливо объяснил Евсеев.
— Издеваешься? — холодно спросил генерал.
— Нет, — снова забеспокоился майор, — просто мы увезем деньги старые, которые занимают много места. Физический объем гораздо больший, чем если бы это были новые деньги. Они просто гораздо плотнее и лучше упакованы.
— Теперь понятно, — буркнул генерал. — Когда должен вылететь самолет?
— Сегодня ночью или завтра. Но не позже завтрашнего дня.
— Сегодня не успеем, — покачал головой Сизов, — давай лучше завтра.
Утром самолет будет готов.
— Кто со мной полетит?
— Мы дадим охрану, — пообещал генерал, — я поговорю с руководством штаба. Но учти, все должно быть в строгой тайне. Кто еще знает об этой договоренности?
— Генерал Матвеев.
— Это понятно, — отмахнулся Сизов, — кто еще?
— Мой заместитель — капитан Янчорас.
— Ах, этот литовец, — вспомнив, нахмурился генерал, — я думаю, он последний литовец в нашей армии. Они ведь переводятся в свою суверенную республику, к этому сукину сыну Ландсбергису. Я правильно называю фамилию этого музыканта?