Еще пара глотков виски, и Юстас принимается рассказывать о Дороти Хэмилтон, негритянке, которая выбежала из забегаловки в какой-то деревне в Джорджии, когда мимо проезжали Беспредельные ездоки. Передник Дороти развевался на ветру, она расцеловала братьев Конвей и попросила разрешения начитать кое-что на диктофон Юстаса. Она знала, что Ездоки направляются в Калифорнию – видела их по телевизору, – и заготовила громкое послание для всего Западного побережья. «Привее-е-ет, калифорнийские сёрферы!» Юстас вопит на всю хижину, пытаясь сымитировать веселый голос негритянки. «Большой привет от вашей подружки Дороти Хэмилтон, девчонки из кафе с курами-гриль!!!»
Однажды вечером мы с Юстасом спустились в низину по колено в снегу, чтобы навестить его милых старых аппалачских соседей, Уилла и Бетти Джо Хикс. Уилл и Юстас принялись обсуждать какое-то старое ружье Уилла. Я пыталась слушать, но потом поняла, как и во все предыдущие визиты к Хиксам, что различаю лишь одно слово из десяти – такой у Уилла Хикса сильный акцент. Он говорит не «видишь», а «вишь»; не «что-то», а «чевойт-то»; не «есть», а «йись», и, кроме этого, я почти ничего не могу расшифровать. К тому же у него нет зубов, во рту он словно патоку держит, и половина его слов – деревенские жаргонизмы, поэтому то, что он говорит, в целом остается для меня загадкой.
Вернувшись в тот вечер в домик Юстаса, за бутылкой виски я пожаловалась:
– Не разобрать этот ваш аппалачский акцент. И как ты только Уилла понимаешь? Надо начать изучать ваш аппалачский язык.
Юстас со смехом заявил:
– Женщина! Ты просто аппа-слушай лучше.
– Ну не знаю, Юстас. Боюсь, придется мне аппа-тратить немало времени, прежде чем начну понимать Уилла Хикса и других товарищей.
– Брось! Старик просто хочет над тобой аппа-смеяться.
– Ох, шли бы вы оба аппа-подальше, – сказала я с улыбкой.
Помню, тогда мы аппа-смеялись не на шутку. Юстас разошелся, его улыбка ослепительно сверкала в свете пламени. Он нравился мне таким. Я пожалела, что у меня не было еще десяти бутылок и стольких же свободных часов, чтобы просто сидеть в теплом доме и наблюдать, как Юстас Конвей на время забывает о своем суровом распорядке и в кои-то веки аппа-отрывается.
– С тобой так весело иногда, Юстас. Ты бы почаще был таким с людьми, – заметила я.
– Знаю, знаю. Пейшенс говорила то же самое. Что ученики не жили бы рядом со мной в постоянном страхе, если бы я показал им себя с другой стороны, показал, что тоже умею веселиться и расслабляться. Я даже думал о том, как бы это провернуть. Может, утром, до работы, ввести пятиминутку спонтанного веселья?
– Пятиминутку спонтанного веселья, Юстас? Но только чтобы это было ровно пять минут. Не четыре. И не шесть.
– Бррррр!.. – Он схватился за голову и принялся раскачиваться взад-вперед. – Знаю, знаю, знаю… я ненормальный. Вот видишь, что значит быть мной? Понимаешь, что происходит в моей голове?
– Эй, Юстас Конвей, – ответила я, – кому легко, а? Он галантно улыбнулся и, хлебнув виски, произнес:
– Уж точно не мне.
Амбиции Юстаса всё еще живы. Он не сдался. Когда он был еще молод и впервые ступил на землю Черепашьего острова с Валери, он рассказывал, точно читая план, что сделает со своими владениями. Здесь будут дома, тут – мосты, там – кухня, луг, пастбище. Он сделал всё, как задумывал. Теперь на его земле стоят физические, реальные свидетельства того, что первоначально было лишь у Юстаса в голове. Дома, мосты, кухня – всё на своем месте.
Помню, в первый мой приезд на Черепаший остров мы с Юстасом стояли на почти расчищенном лугу. Там не было ничего, кроме грязи и пеньков, но Юстас сказал: «Когда ты приедешь в следующий раз, посреди этого луга будет стоять большой амбар. Видишь его? Видишь сочную зеленую траву, что вырастет вокруг него, и красивых лошадей повсюду?» И точно, когда я приехала на Черепаший остров в следующий раз, в центре луга, как по волшебству, вырос большой амбар, вокруг него росла сочная зеленая трава и повсюду паслись красивые лошади. Мы с Юстасом поднялись на холм, откуда открывался лучший вид. Юстас оглянулся и сказал: «Однажды там будет сад».
Я знала Юстаса довольно хорошо и могла не сомневаться: сад там будет.
Юстас вовсе не поставил крест на Черепашьем острове. Он хочет построить библиотеку и подыскивает выставленный на продажу небольшой лесопильный завод, чтобы производить собственную древесину. А еще он мечтает построить дом своей мечты, где будет жить. Ведь после того, как Юстас двадцать лет прожил в лесу, вкалывал, чтобы купить тысячу акров земли, и собственными руками построил на ней более десяти зданий, у него до сих пор нет собственного дома. Семнадцать лет он жил в вигваме. Два года – на чердаке сарая. А в последнее время поселился в небольшом простом доме, проще говоря, в хижине, которую называет домом для гостей; это место открыто для всех, там ученики и гости обедают и ужинают зимой, когда летняя кухня закрыта. Юстас утверждает, что больше всего на свете ему хочется побыть в одиночестве, но у него никогда не было на Черепашьем острове личного пространства. Сначала надо было найти место для учеников, свиней, инструментов и книг.
Но он создавал дом своей мечты в воображении в течение нескольких десятилетий. Поэтому, можете быть уверены, в один прекрасный день дом будет построен. Первые наброски он сделал еще на Аляске, когда застрял на расположенном недалеко от берега острове и целых два дня ожидал, пока штормовое море успокоится и можно будет спокойно уплыть на байдарке на материк. А когда однажды я попросила его описать этот дом в подробностях, он сказал: «Почему бы и нет?» И начал рассказывать:
«Дом моей мечты характеризует один принцип, который определяет также мое отношение к лошадям. Ради эстетического удовольствия можно позволить себе чуть больше, чем необходимо. Этот дом кому-то покажется чересчур шикарным, но я не собираюсь жертвовать качеством ни при каких условиях. Хочу шиферную черепицу, значит, будет у меня шиферная черепица – там будет всё, что я хочу. Дом будет из массивной древесины, и я уже подобрал кое-какие деревья тут неподалеку. Большие бревна и очень много камня – всё будет сработано добротно и долговечно».
Открыв входную дверь, первое, что я вижу, – каменный водопад высотой тридцать футов с каменным бассейном. Водопад работает на солнечных батареях и подогревается, поэтому от него идет тепло в дом. Пол будет каменный или плиточный, чтобы было приятно смотреть и ступать. Над главным залом – потолок, как в соборе, высотой футов сорок. В глубине комнаты – выложенное камнем большое углубление для огня с каменными скамьями по периметру. В нем я буду разводить костры холодными зимними вечерами, а пришедшие в гости друзья – греть спину и ноги на теплых камнях. Слева от большой комнаты будет дверь в мастерскую площадью двадцать на двадцать футов. Внешняя стена в мастерской будет вовсе не стеной, а двумя большими дверьми на пятифутовых железных петлях; эти двери будут открываться во двор, и летом во время работы я смогу слушать пение птиц, дышать свежим воздухом, быть на солнце.