Жан-Ив почти кричал. Ведь все эти месяцы он любил Амадею, но не знал, что делать и как выйти из создавшегося положения. Сейчас они удивительно напоминали ссорившихся детей.
— Я ни от кого не скрываюсь. И верю в то, что делаю. Я всегда хотела стать монахиней и жить в монастыре. Мне там нравится, — упрямо нахмурилась Амадея и скрестила руки на груди, словно собираясь сунуть их в рукава. Она все еще чувствовала себя голой без привычного одеяния.
— Я видел, как ты ухаживаешь за больным ребенком. Тебе бы иметь своих детей. Ведь для этого женщины и созданы. Ты не можешь лишать себя такого счастья.
— Но у меня есть много других вещей.
— Что именно? Нет у тебя ничего, кроме жертв, молитв и одиночества.
— Жан-Ив, пойми, я никогда не чувствовала себя одинокой в монастыре, — терпеливо возразила она и тут же вздохнула. — Иногда здесь мне куда более одиноко.
И это было правдой. Амадея скучала по монастырской жизни и сестрам. По матери-настоятельнице. По Беате и Дафне. По прошлому. И все же она была рада, что очутилась здесь.
— Я тоже одинок, — печально проговорил Жан-Ив и, повернувшись к Амадее, заметил слезы на ее щеках.
— Бедняжка моя, — пробормотал он, останавливая машину. — Прости. Я не хотел тебя обидеть.
— Ничего… Все нормально, — заверила Амадея и неожиданно для себя разрыдалась. Жан-Ив нежно обнял ее, а она все продолжала всхлипывать и не могла остановиться. Почему-то особенно тяжело у нее на душе было из-за наступающего Рождества. Возможно, потому, что Амадее вспомнилось прошлое Рождество, так страшно перевернувшее ее жизнь.
— Я так скучаю по ним… не могу поверить, что их больше нет… моя сестра была очень красива… и бедная мама хотела для нас счастья… она никогда не заботилась о себе… я постоянно думаю о том, что с ними случилось… знаю, что никогда больше их не увижу… о, Жан-Ив…
Она долго плакала в его объятиях, и он молча гладил ее по плечу. Амадея впервые позволила себе расслабиться. Раньше она не разрешала себе думать о том, какие муки претерпели мать и сестра перед смертью. Слишком много кошмарных историй слышала она о Равенсбрюке. Немыслимо представить, что их больше никогда не будет, хотя в глубине души Амадея понимала, что это так.
— Знаю… знаю… я тоже об этом думаю. И тоскую по братьям. Мы все теряем людей, которых любим. Наверное, не осталось ни одной семьи, где не было бы погибших, — приговаривал Жан-Ив и, сам не зная, как это произошло, поцеловал Амадею. Она ответила поцелуем.
И вдруг исчезли все эти месяцы ожидания. Месяцы, когда он старался держаться в стороне и уважать ее обеты, ту жизнь, к которой она привыкла, монастырь, куда она собиралась уйти. Но он не хотел отпускать ее. Потому что мечтал провести с ней остаток дней своих. Иметь от нее детей. Заботиться о ней и семье. Они остались одни. Все, кого они любили, растворились в вечности. Они двое — словно уцелевшие после кораблекрушения. Спасшиеся в утлой лодчонке, которая несется по волнам штормового моря.
Они судорожно цеплялись друг за друга.
Амадея не понимала, что с ней происходит, но волны отчаяния и страсти захлестнули ее с такой силой, что они никак не могли прервать поцелуя и разомкнуть объятий. И прежде чем кто-то из них смог прийти в себя, остановить это безумие или хотя бы подумать связно, Жан-Ив овладел ею прямо в грузовике, и оказалось, что именно этого Амадея жаждала. Она словно сбросила старую кожу и мгновенно превратилась в совершенно другого человека, мало похожего на ту женщину, которой была все эти годы. Война творит с людьми странные вещи, переделывая их по-своему. Именно это случилось с ней. Все обеты, монастырь, сестры, наставления матушки, даже любовь к Богу были мгновенно забыты. Все, чего она хотела, в чем нуждалась, свелось к этому человеку. И он хотел ее так же отчаянно. Оба слишком много пережили, слишком многое потеряли, слишком часто рисковали жизнью ради других, видели слишком много ужасов, скрывая смертельный страх. Все возведенные ими стены рухнули в ту ночь, а потом Жан-Ив долго держал Амадею в объятиях и всхлипывал, уткнувшись в ее длинные светлые волосы, а она мечтала об одном: утешать и утешать его без конца. Он стал для нее ребенком, которого у нее никогда не было и неизвестно, будет ли, единственным мужчиной, которого она хотела и любила. Молясь в своей комнате, она сотни раз осуждала это, но сейчас хотела только одного: принадлежать ему.
Они смотрели друг на друга, эти заблудившиеся в лесу дети, и молчали.
— Ты ненавидишь меня? — наконец нарушил молчание Жан-Ив.
Он знал, что взял ее силой. Но Амадея сама кинулась в его объятия. Они нуждались друг в друге больше, чем сознавали. На них свалилось так много бед… и понимали они это или нет, но груз, который давил на их плечи, оказался непосильно тяжелым для каждого в отдельности.
— Нет. Я никогда бы не смогла возненавидеть тебя. Я тебя люблю, Жан-Ив, — тихо ответила Амадея. Каким-то уголком души она давно понимала, что это неизбежно, и прощала его и себя.
— Я тоже тебя люблю. О Господи, как же я тебя люблю!
Жан-Ив знал, как ревностно оберегает Амадея свое призвание, но ему всегда казалось, что она ошибается и судьба невесты Христовой не для нее. Эта женщина слишком красива, слишком любит жизнь, чтобы скрываться в монастыре от окружающего ее мира. Но она постоянно твердила, что не желает иной участи.
— Разве так уж необходимо решать все прямо сейчас? Я еще не поняла: совершили ли мы смертный грех или это было предначертано заранее? Может, именно это и определил для нас Господь. Посмотрим, что будет дальше, и помолимся, чтобы все было хорошо, — рассудительно заметила Амадея. Она и в самом деле понятия не имела, куда ведет ее Господь, но твердо знала, что должна пройти по этому новому пути до конца, потому что теперь он казался ей единственно верным.
— Если с тобой что-то случится, Амели, я умру.
— Не умрешь. Я просто подожду тебя на небе, и, когда ты придешь, мы будем прекрасно проводить время вместе, — засмеялась она сквозь слезы. Но сейчас Амадея плакала от счастья. Она чувствовала, что никогда еще не была так счастлива, как сейчас. Любовь земная оказалась совсем иной, чем любовь небесная, но она наполнила ее радостью. Впервые в жизни Амадея чувствовала себя молодой и беспечной. Жизнь уже не казалось такой серьезной, а трагедии, каждодневно происходившие вокруг, такими кошмарными. Именно в этом они оба нуждались, чтобы противостоять ужасным реалиям их жизни.
— Господи, как я люблю тебя, — повторил Жан-Ив с широкой улыбкой, когда они приводили себя в порядок, хихикая, как школьники. Жан-Ив включил зажигание. Ему хотелось попросить Амадею выйти за него замуж, но он боялся потребовать от нее слишком многого и так скоро. Она и так отреклась от своих обетов ради него. Может, она права: если этому суждено было случиться, остальное придет само собой. Всему свое время. Совсем не обязательно решать все в одну ночь. Если бы это зависело только от Жан-Ива, она стала бы его женой и матерью его детей. Он очень надеялся, что Господь согласится на это и Амадея решится оставить мечты о возвращении в монастырь. Но сейчас об этом еще рано говорить. Пока что Жан-Ив не меньше Амадеи был ошеломлен случившимся.