Вечером в пятницу Амадея отправилась в поля. Их группа насчитывала восемь человек. Люди разбились на четверки, держа фонарики наготове.
Наконец вдалеке послышался знакомый звук. Встречающие растянулись по полю и включили фонарики. Самолетик буквально плюхнулся на землю, прокатился почти до самой рощи и еще не успел остановиться, как из него выпрыгнули четверо в грубой крестьянской одежде и шерстяных шапках. Менее чем через три минуты самолет уже снова был в воздухе. Вся операция прошла как по маслу. Еще две минуты — и французы исчезли, вернувшись на свои фермы. Трое спутников полковника Монтгомери отправились с ними, причем на разные фермы. У каждого было свое задание, и все четверо должны были встретиться снова только перед самым возвращением в Англию. А пока им предстояло рассредоточиться по югу. Монтгомери обычно работал один, но на этот раз ему была нужна Амадея.
Она, не вступая в разговор, отвезла его на ферму, где жила сама, устроила в старом лошадином стойле на задах коровника и показала люк в полу, где можно было скрыться, в случае если заглянет кто-то посторонний. В тайнике были приготовлены одеяла и кувшин с водой. Назавтра им предстояло отправиться в парижское предместье на встречу с Сержем.
Оба по-прежнему не обменялись ни словом. Перед уходом Амадея взглянула на человека, называвшего себя Аполлоном, кивнула и, уже шагнув к двери, услышала тихое «спасибо».
Очевидно, он благодарил ее не только за эту ночь и теплые одеяла, но и за согласие работать с ним. Он уже многое знал о ней и о том риске, которому она сейчас подвергала свою жизнь. Единственное, что ему осталось неизвестным, — это связь Амадеи с Жан-Ивом, что, впрочем, не имело никакого значения для того, что им предстояло сделать. Высококлассный агент британской разведывательной службы, Монтгомери хорошо понимал, что теперь от его партнерши будет зависеть очень многое. Читая ее досье, он то и дело восхищенно качал головой, находя ее прошлое весьма интригующим. Большое впечатление на него произвел также ее уход из монастыря во имя спасения остальных монахинь.
Амадея кивнула и ушла к себе, в маленькую комнатку за кухней. Утром она принесла ему завтрак. На нем была та же грубая одежда, что и накануне. Монтгомери выглядел опрятным, отдохнувшим и был аккуратно выбрит. Амадея отметила, что даже в обличье фермера он имел весьма представительный вид. Монтгомери был таким же высоким, как и ее отец, только в золотистых волосах проглядывала седина. На взгляд Амадеи, ему было лет сорок, почти столько же, сколько Антуану, когда он погиб. Вообще между ними существовало некоторое сходство, хотя один был французом, а другой — англичанином. Монтгомери легко мог бы сойти и за немца, идеального представителя высшей расы. Но ему трудно было бы остаться незамеченным в любой толпе.
Взяв принесенный Амадеей завтрак, он заговорил с ней по-немецки совершенно свободно и без малейшего акцента. Очевидно, немецкий и английский были для Монтгомери одинаково родными языками, как для Амадеи немецкий и французский. Она знала и английский, хотя не слишком хорошо, но ответила тоже по-немецки и спросила, хорошо ли он спал.
— Да, спасибо, — вежливо поблагодарил Руперт, пристально глядя ей в глаза, словно пытаясь что-то понять. Но что? Вероятно, ему хочется узнать ее получше, определить быстроту ее реакции, способность оценивать ситуацию. Если они собираются разыгрывать роли мужа и жены, он должен ощущать каждое ее душевное движение.
— Мы выезжаем в четыре дня, — тихо сообщила Амадея, избегая его чересчур внимательного взгляда.
— Нельзя так себя вести, — упрекнул ее Монтгомери. — Ты знаешь меня. Любишь. И ничуть не боишься. Поэтому смотришь прямо в глаза. И не ощущаешь никакой неловкости в моем присутствии. Мы женаты пять лет. У нас дети.
Она должна выучить свою роль назубок, вжиться в нее и быть совершенно естественной.
— Сколько у нас детей? — спросила Амадея и посмотрела прямо ему в глаза. Наставления Монтгомери имели вполне определенный смысл, и Амадея понимала, о чем он думает. Все это не имело ничего общего с ней. Только задание, которое им предстояло выполнять. Любая ошибка, любой промах могли стоить жизни ей или им обоим. Это куда опаснее и труднее, чем встреча очередного транспорта ночью.
— Двое. Два мальчика. Трех и двух лет. Ты впервые оставила их одних, чтобы отпраздновать годовщину нашей свадьбы. Я приехал в Париж по делам рейха, а ты решила отправиться со мной. Мы живем в Берлине. Ты хорошо знаешь Берлин? — неожиданно забеспокоился Руперт. Если нет, ему придется подробнейшим образом перечислить названия улиц, ресторанов, музеев, магазинов, парков и кинотеатров, показать фотографии и карты. Амадее придется изучить его лучше, чем родной город.
— Достаточно хорошо. Сестра моей матери переехала в Берлин после свадьбы. Я с ней никогда не встречалась, но довольно часто бывала там в детстве.
Руперт облегченно вздохнул. Что же, это уже что-то.
Он знал, что она из Кельна, и даже выделил в досье девичью фамилию ее матери, имя сестры и дату их ареста. Знал, в какую школу ходила Амадея, когда ушла в монастырь. Ей же были известны только его имя, псевдоним и тот факт, что он был одним из организаторов детского поезда. Но она не стала ни о чем расспрашивать. В конце концов, они не собираются становиться друзьями — только напарниками.
По дороге в Париж, сидя за рулем позаимствованной у кого-то машины, Руперт объяснял Амадее все, что та должна была знать. Его бумаги были столь же безупречны, как и его французский. Согласно им, он был учителем из Арля, а Амадея — его подружкой. Единственный солдат, остановивший их, пропустил машину без особых формальностей, поскольку чисто внешне они не вызывали подозрений.
Как было договорено, Руперт оставил машину в полумиле от дома Сержа, и остальную часть пути они прошли пешком, оживленно разговаривая. У Амадеи было три дня, чтобы выучить роль и вжиться в нее. Почему-то Руперт ничуть не беспокоился за девушку. У нее все должно получиться. К тому же она настоящая красавица. Что заставило ее пойти в монастырь? Она совершенно не похожа на типичную монахиню!
На полпути к дому Сержа Монтгомери не выдержал и спросил:
— Почему вы пошли в монастырь? Разочаровались в любви?
Амадея невольно усмехнулась. Окружающие всегда предполагали самое невероятное о людях, решивших вступить в религиозный орден. На деле все было куда менее драматично, особенно в том возрасте, в каком она была тогда. Это сейчас ей уже двадцать шесть. Монтгомери было сорок два года.
— Вовсе нет. Я сделала это из любви к Богу. И еще потому, что почувствовала призвание.
У него не было причин спрашивать об этом, но, неизвестно отчего, было любопытно. Интересная женщина досталась ему в напарницы!
— А вы женаты? — в свою очередь, спросила Амадея, беря его под руку: привычка, которую ей придется приобрести на время работы с ним. Монтгомери немного подавлял ее, но, как он сказал, им необходимо было свыкнуться с обществом друг друга. Несмотря на дешевую одежду, Руперта окружала аура властности. Хорошо, что она знает, кто он. Более или менее.