Дорн внимательно посмотрел на Аркадия, и Маша поняла, что эти его слова он запомнил намертво, так же, как и она сама.
– Вообще-то, операции по удалению надпочечников сложны, пожалуй, больше для анестезиологов, чем для хирургов… – сказал задумчиво Барашков. Он помнил, как трудно было поддерживать больных во время операций после дорожных происшествий. Особенно при ударах сзади, при разрывах почек, надпочечников, при разрывах печени, селезенки… Да… Сколько пережили они и скольких спасли тогда с Валерием Павловичем, Тиной, Ашотом… – Он поскреб подбородок. В последнее время в процессе каких-нибудь трудностей у него свирепо начинали чесаться лицо и руки. И кожа в этих местах покрывалась какими-то противными пятнами. А вот подбородок зачесался впервые.
– Это у тебя на нервной почве! – говорила ему жена Людмила. – Бросай, к черту, свою работу, переходи к нам, в гомеопатию. И денег больше, и нервы целее. – Барашков вспомнил, как перед случившимся этим самым коллапсом он рассказывал Тине, как хорошо Люся организовала в своей поликлинике гомеопатический кабинет.
– Что же я, идиот, ничего не заметил! Ведь ей наверняка, пока я сидел, было уже плохо. И Ашота с нами нет, – сокрушенно покачал головой Аркадий, размышляя вслух. – Уж он-то разбирался в клинической патофизиологии лучше всех. Вас теперь не учат так, как дрючили нас. – Он показал пальцем на Дорна. – Поэтому вы ни черта и не знаете…
– Аркадий Петрович! Не надо ссориться! – выдохнула Мышка.
– Да что «Аркадий Петрович! Аркадий Петро-ович!», – передразнил ее Барашков. – Разогнать-то наше отделение разогнали, а кто теперь на серьезных операциях наркоз дает? Все тот же Аркадий Петрович, да еще в единственном числе. Раньше-то нас пятеро, между прочим, было.
– Зато столько аппаратуры, сколько у нас, прежде никогда до этого не было. И мы ведь делаем исследования не только нашим больным, но и больничным. – Мышка горячо защищалась – пусть Аркадий Петрович все-таки привыкнет к мысли, что и от нее больнице большая польза.
– Здесь надо уточнить! – развернулся в своем кресле Дорн. – Делаем мы, но больничные пациенты платят в больничную кассу! Нам идет только процент, и небольшой, – уточнил он. – А это – несправедливо. И вообще, если хотите знать мое мнение – я настаиваю, чтобы эту вашу заведующую перевести в профильное отделение. Умрет она у нас, что тогда скажет вам, Марья Филипповна, главный врач? – Дорн насмешливо посмотрел на Машу.
– Никуда мы ее переводить не будем. – Аркадий хлопнул ладонью по столу. – Надпочечник хирурги и у нас удалят. Они меня знают, я их. И Тину они должны помнить. Сколько мы с их больными раньше колупались? Теперь и нам надо помочь. Технически они справятся, а после операции возьмем ее опять к нам. Ее от нас никуда отпускать нельзя: кто знает, как может повернуться дело.
Маша размышляла. Дело не в операции, дело в послеоперационном уходе. Справятся ли они? Что это за опухоль? Если злокачественная – однозначно надо переводить Валентину Николаевну в онкологическую больницу. А если доброкачественная? Тогда удалять надпочечник. Это сложно. Надпочечник – один из центров регуляции. Второй может дать сбой прямо во время операции.
Она потерла лоб.
– Давайте вместе решать. У меня, во всяком случае, практики лечения больных с такой патологией еще не было.
– Да у тебя вообще мало что в жизни было! – разозлился Дорн. «Неужели эта курица пойдет на поводу у Барашкова?» – Я настаиваю, что больную надо переводить! Сами говорите, что случай сложный. Пока мы тут телепаться будем, от нас остальные больные убегут. И палату лучшую занимаем. А кто будет лечение оплачивать – неизвестно.
– Владик, ты не о том говоришь! – ужаснулась Мышка. – Ты что, не понимаешь?
– О том самом! – повернулся Дорн в сторону Барашкова. – У меня, между прочим, семья. И сколько Барашков мне глаза ни колет, что у меня на уме только деньги, я эти деньги на сто процентов отрабатываю. Что бы он сейчас делал без моей диагностики?
– Да, заткнись ты, великий диагност, – досадливо поморщился Барашков. – Нечего хвастаться, что увидел опухоль на экране! На экране слепой бы увидел! Ты без экрана попробуй догадайся!
– А я не гадалка! – Дорн демонстративно выдул из жвачки пузырь.
Маша и Барашков переглянулись.
– Знаешь, – проговорил задумчиво Барашков, – я все думаю: что в тебе не так? А теперь понял: ты – тупой! Несмотря на всю твою диагностику!
– Не тупой, а рациональный! И на ваше мнение мне глубоко плевать. – Дорн встал и принялся собираться домой.
– Послушайте! – Маше надоели их споры. – Вы все-таки мне скажите: если эти скачки давления дает надпочечник, почему тогда развился такой глубокий коллапс? По идее, давление должно было не упасть, а подняться?
– Надо патологическую физиологию читать, – отозвался Аркадий. – Я сейчас без подготовки не могу объяснить.
Дорн фыркнул:
– Естественно! Великий врач Барашков!
– А нечего фыркать, – поморщился Аркадий. – Я не господь бог, чтобы все знать. Возьмите книжку, сядьте, прочитайте. Гормоны надпочечников участвуют в регуляции сосудистого тонуса. Как прямо, так и опосредованно. Подробностей не помню и этого не стыжусь. Патология редкая, ни один врач не может знать все на свете во всех областях. Но я приду домой и прочитаю, в отличие от тебя.
– Ночью читать будете? – уточнил Дорн.
– Ночью, – ответил Аркадий. – А что в этом плохого? Я, пока не прочитаю, и заснуть не смогу.
– А я вот завтра утром приду, постучу по клавишам и все узнаю. И не буду гадать на кофейной гуще, что за коллапс да откуда коллапс…
– Вот тебя бы в больничное приемное отделение на ночное бы дежурство оставить! – ответил Барашков. – И без компьютера. Вот я бы тогда на тебя посмотрел. А программу прочитать и обезьяну научить можно, это заслуга небольшая. Кстати, давайте решать, кто останется здесь сегодня дежурить.
– Ну, надеюсь, я вам больше не нужен? – высоко поднял брови Дорн. – Могу я наконец считать себя свободным? – Он уже снял халат и остановился в дверях.
– Да вали, ты, вали! – отозвался Барашков.
Мышке его тон показался несправедливым. Она решила вступиться за Владика.
– Владислав Федорович очень нам помог. Отрицать это глупо. Конечно, теперь мы справимся здесь сами. – Мышка с укоризной посмотрела на Барашкова. Все-таки для Дорна Тина была чужим человеком, и Владик не обязан был сидеть здесь полночи. Его рабочий день давно уже закончился, Аркадий не должен был об этом забывать.
Дорн сделал Барашкову реверанс и исчез за дверями. Барашков и Маша остались в ординаторской. Лампы гудели, казалось, нестерпимо громко. У Мышки стала раскалываться голова. Ей захотелось поскорее уйти из этой комнаты, как-то сразу опустевшей без Дорна.
– Знаете, вы тоже идите домой, – сказала она Барашкову. – Валентина Николаевна в более-менее стабильном состоянии. Я подежурю возле нее. Справлюсь без вас. В крайнем случае позвоню, а вы смените меня завтра.