– Ну вот видите. Значит, это было не от слабости. Такова была потребность обмена веществ. Ну так скажете мне, что это была за опухоль?
– Ну, если мы играем в «Поле чудес», то первая буква «а». – Тина внимательно посмотрела на Ризкина.
– Из какого слоя надпочечника?
– Конечно, из коркового. Обижаете, начальник.
– Оттуда растут две опухоли на «а», – вкрадчиво улыбнулся Ризкин.
– Ну, уж вы тоже, за кого меня принимаете! – обиделась Тина. – Та, вторая, делает из женщин мужчин. У меня же по этой части все в порядке. Вторая буква «л»!
– Вам приз! – пожал ей руку Ризкин и вытащил из кармана конфету. – Вы правильно догадались. Опухоль та самая. Вот заключение. – Он вытащил из кармана сложенный вчетверо листок и дал ей прочитать.
Тина развернула листок. «Только не плачь!» – приказала она себе, но никакие приказания не помогли. Она прочитала. В листке действительно был написан тот самый диагноз. Она отложила его на одеяло и закрыла ладонями глаза. Когда она их открыла, Ризкин стоял возле окна.
– Простите меня, – сказал он. – Наверное, я поступил жестоко. Но вы всегда казались мне сильным человеком.
– Вам бы такое пережить! – Она вытирала слезы прямо ладонями. – Совсем уж там, в своей патанатомии, ничего не соображаете.
– Ну ладно. Прошу прощения. – Он подошел к ее постели и снова сел. – Теперь, считайте, все позади.
– Да, – шмыгнула Тина носом. – Если не считать того, что я осталась с одним надпочечником.
– С какой-нибудь другой теткой я не пошел бы разговаривать вообще. Отослал бы заключение и забыл. Но с вами, – Михаил Борисович, улыбаясь, смотрел на Тину, – мне всегда было приятно поговорить. Даже теперь, когда вы похожи на толстую, избалованную родителями, капризную девочку. Люди живут без одного из парных органов. Живут без глаза, почки и даже селезенки, хотя она, как вы знаете, и единственная в организме. Сам я вот уже двадцать лет вполне неплохо живу без одного легкого.
– Как? – у Тины перехватило дыхание. «У него нет легкого? Так вот почему он разговаривал со мной так, будто имел на это право». – У вас тоже была опухоль?
– Нет, – засмеялся Ризкин. – Я вообще-то никогда об этом и не говорю. И часто даже забываю. И вы потом не будете придавать вашему надпочечнику такое значение.
– Но все-таки отчего…
– Безумствовал в молодости. Валял дурака – пил, курил, был неудержим с женщинами. В результате – туберкулез. Я уже был тогда студентом. После операции попросил показать мне операционный материал. Доктора оказались совершенно правы – две огромные каверны лечить консервативно не имело смысла. Если бы не операция, меня бы уж давно не было. Но вы знаете, операция пошла мне на пользу.
– Вы пересмотрели взгляды на жизнь?
– Я стал по-другому к ней относиться. Больше ценить. Я, собственно, за этим и пришел. – Оба его глаза-буравчика так и впились в Валентину Николаевну. – Вы ведь, как я слышал, некоторое время после ухода отсюда не работали врачом?
– Да. – Тина не захотела ничего скрывать от него. – Я, знаете ли, газетами в метро торговала.
– Бывает, – понимающе кивнул Михаил Борисович. – А что, вам надоела врачебная работа?
– Не знаю, – задумалась Тина. – У меня появился какой-то страх перед больными, хотя ничего такого криминального в моей жизни не было.
Ризкин только пожал плечами.
– А я всю свою жизнь терпеть не могу больных! И не делаю из этого тайны. Но я очень люблю медицину как науку, и патанатомия – это та ее область, которая может дать полное удовлетворение этой любви.
Тина слушала его молча, не понимая, куда же он клонит.
– Я ведь не зря стал вас спрашивать про опухоли. Вы, не будучи морфологом, показали высший класс. Короче, вы та самая женщина, которая мне нужна. – Тина изумленно посмотрела на него. – В качестве сотрудника, разумеется. Пока. Если вы не захотите чего-нибудь еще. Я старый холостяк и, честно говоря, после того случая с легкими баб терпеть не могу! Но поговорить с вами для меня удовольствие. Идите ко мне на работу! Я быстро вас всему научу! Месяца через четыре уже начнете смотреть простенькие случаи. Вскрывать не будете. Я и сам не вскрываю – хоть и не по правилам, но у меня это делают санитары, я только смотрю. Должны же они, в конце концов, оправдывать те бабки, которые получают с родственников больных, – усмехнулся Михаил Борисович.
– Вы что, серьезно? Какой из меня патологоанатом…
– Пройдете учебный цикл в институте усовершенствования, получите сертификат, и заработаем с вами на славу. Неплохая перспектива! Денег мы тоже получаем все-таки побольше, чем в клинике.
– Зачем я вам? – спросила Тина. – Ведь вы же можете взять уже подготовленного патологоанатома.
– Мне скучно, в этом все дело, – сознался Ризкин. – За столько лет работы новое уже попадается редко. Все случаи повторяются раньше или позже. Даже такую опухоль, как у вас, я видел за свою жизнь уже пять или шесть раз. Неинтересно. А с вами я бы мог отвести душу. В вашем лице я вижу благодарную слушательницу. Патанатомия – самая изящная из медицинских наук. Я столько мог бы вам рассказать!
– Так возьмите девочку в клиническую ординатуру. Молоденькую, хорошенькую…
– Я брал. К несчастью, попадались такие дуры! Одна поставила себе целью выскочить за меня замуж, а другая – еще того хуже, начала меня подсиживать. – Михаил Борисович вздохнул, отвернулся, встал и посмотрел в окно. – Как я понял, вы отвергаете мое предложение.
– Я вам благодарна, – сказала Тина. – Не смейтесь, правда, благодарна. – Тина и не думала, что этот человек, которого побаивалась вся больница, в сущности, очень одинок. – Знаете, – тон у нее стал извиняющимся, – наверное, я все-таки тоже вам не гожусь. У вас там царство мертвых, а я всегда считала, что помогать надо живым.
– Ну-ну, – сказал Михаил Борисович. – Не разочаровывайте меня банальными разглагольствованиями о царстве мертвых. Во-первых, операционного материала в нашей работе большая половина, а от вскрытий, слава богу, меньшая. Во-вторых, настоящее искусство – а моя специальность, без сомнения, искусство в медицине – бессмертно. А в-третьих, вы все-таки учтите, что специальность вам менять все равно придется – реаниматологом с одним надпочечником вы работать не сможете. Слишком велика будет нагрузка.
Тина замолчала, потому что не знала, что ему отвечать.
– Ваше предложение большая честь для меня, – наконец сказала она. – Но я пока должна подождать, разобраться в себе – чего я хочу и чего не хочу. С тех пор как мне сделали операцию, прошло всего несколько дней, но мне кажется, что в эти дни я по-новому научилась общаться со временем. Я больше не позволю ему бессмысленно утекать, потому что, как жизнь ни коротка, она – прекрасна. Я не могу вам объяснить, в чем именно. Но вы, наверное, меня понимаете. Для меня теперь жизнь – это возможность нормально дышать, есть, пить, начать ходить, смотреть в окно…