– Володя… – Он отметил, что она назвала его по имени впервые за много лет. – Мне сейчас позвонил какой-то человек. Сказал, что из милиции.

– Уже? – удивился Азарцев. – Неужели Николай и Слава попались? В принципе, конечно, их могли остановить на любом посту ГАИ. В машине два трупа. Не хило.

– Звонили насчет Оли. Просили приехать в отделение милиции.

– Ее что, задержали? – Это уж было бы совсем неожиданно и совсем не похоже на Олю. – Они ничего не перепутали?

– Я вообще ничего не поняла. Этот человек говорил со мной очень уклончиво.

– Ну, так поезжай туда сразу. Если ее и загребли, то, наверное, по ошибке.

– Хорошо.

Азарцев подумал, что Юлия в третий раз за последние пятнадцать минут произнесла слово «хорошо». Это что-нибудь да значило для всех, кто хоть немного знал Юлию.

29

Михаил Борисович Ризкин сидел вместе с Тиной у постели Ашота.

– Вы стали совсем такая же, как раньше, – с улыбкой сказал он, наблюдая за тем, как она вписывает показатели пульса, давления, крови в дневник наблюдения в истории болезни Ашота.

– Какая – такая же?

– Как до операции. Не собираетесь вернуться назад в больницу?

Она подняла голову, взглянула на Ризкина серьезно:

– До сегодняшнего вечера не собиралась. А сейчас – не знаю. Одно дело с одним больным сидеть, а другое – когда целое отделение. Да и Барашков напугал.

– Чем это? – Ризкин аккуратно протянул руку и подсунул ее под Тинин локоть.

– Рассказал всякие страсти. И раньше-то было не так уж сладко, а теперь… И страховые, и родственники, и жалобы… Впрочем, жалобы всегда были.

– У-у! Жалобы – это точно, – вспомнил Ризкин. – Вот и на меня недавно накатали.

– На вас-то за что?

– А, банальщина. Родственники спутали кровоподтеки с трупными пятнами.

Тина задумалась.

– Наверное, для них это был шок – подумать, что их родственника в больнице избили.

Ризкин вздохнул и отодвинул свою руку.

– И почему у нас народ всегда думает, что в больницах работают одни алкаши, садисты и тупицы? Если ты сам чего-то не понимаешь, ну приди и спроси!

– Ой, Михаил Борисович, а вы сами многим людям доверяете?

Ризкин понял ее и засмеялся:

– Почти что никому. Вот вам доверяю.

– Вот за это спасибо.

Ризкин помолчал.

– А вы догадывались когда-нибудь, дорогая моя Валенитина Николаевна, что вы мне очень нравитесь…

Тина замерла. Горячая волна подкатилась к ее сердцу. Она опустила голову и стала преувеличенно усердно смотреть историю болезни. Лицо ее порозовело, и горячая влага выступила на глазах.

– А ведь это – правда, – Ризкин снова подвинулся к ней ближе. Вдруг Ашот застонал и шевельнулся.

– Тина, – прохрипел он, – этот тип своими излияниями мешает мне спать.

– Все, все, все… Спи, Ашотик, успокойся. Мы молчим, – Тина просительно посмотрела на Ризкина.

– Пустите меня, я ему кислород перекрою, – предложил Ризкин. – Сам же и к себе в отделение укачу.

– Как вы можете! – сделала страшные глаза Тина.

– Он все испортил, гад. Только я хотел напроситься к вам в гости…

– Тина, не пускай его! Я его знаю. Это Ризкин. Ты не должна общаться с человеком, у которого такой пошлый галстук…

– Ну, точно, все трубки сейчас выдерну.

– Ашот, а как ты разглядел галстук Михаила Борисовича? Ты глаз открыл?

– Откроешь тут, когда какой-то тип вас соблазняет чуть не на моей кровати.

– Ашот…

– Вот выздоровеет, я его точно убью! – С этими словами Ризкин направился к двери. – До свидания, Валентина Николаевна.

– У вас прекрасный галстук! – вслед ему проговорила Тина, но Ризкин уже вышел в коридор.

– Мне не объяснялись в любви уже целых… не знаю сколько лет. А ты помешал, Ашот. – Тина грустно посмотрела в черный миндалевидный глаз Ашота.

– Он вам не в любви объяснялся. Он вас банально трахнуть хотел.

Тина помолчала.

– В конце концов, меня и трахнуть банально никто уже больше двух лет не хотел.

– Да мы все вас хотим… – сказал Ашот.

– Колю тебе еще одну порцию снотворного. Что-то ты, дружок, слишком разговорился.

– Это я переспал. Не в смысле… а пребывал в коме. Что не могло не отразиться на моих умственных способностях.

– Все. Спокойной ночи. Вернее, уже доброго раннего утра, – и Тина не без мелкого ехидства ввела в трубку еще одну дозу лекарства. А вводя, с удовлетворением отметила, что выражаться Ашот стал совсем как раньше. Только стал допускать несвойственные ему нецензурные выражения. «А это можно объяснить раскрепощением подкорки и самоконтроля вследствие перенесенной черепно-мозговой травмы. Надо все-таки Барашкову напомнить, чтобы завтра обязательно сделал Ашоту магнитно-резонансную томографию головы».

Ашот заснул. Тина не без удовольствия пыталась вспомнить последние слова Ризкина. Как он сказал: «Я тебя убью и сам вскрою?» Она улыбнулась и тут же вспомнила, что там, в отделении Михаила Борисовича, сейчас находится Оля. И это воспоминание сразу отравило ей все приятное, что случилось за день, – и улучшение состояния Ашота, и приятные слова Михаила Борисовича.

* * *

Следователь забежал к ней наутро. Это был тот же самый следователь, которого она знала еще со времени работы в реанимации. Он снял показания Ашота, воспользовавшись тем, что тот уже стал говорить. И попутно расспросил Тину по поводу Оли. Тина ничего особенного не могла ему рассказать. Когда он уходил, она все-таки решилась спросить, опознали ли тело родители.

– Опознали. – Следователь поморщился: – С матерью жуткая истерика случилась.

– А с отцом?

– Да как-то так. Мужчины все-таки сдержаннее ведут себя в большинстве случаев. А что, вы их знали?

– Работали когда-то вместе, – сказала Тина.

– А-а-а. Ну, тело девушки я передам судебным медикам. Пусть они разбираются.

– Правильно.

Когда следователь ушел, появился Барашков:

– Я тебя отпускаю. Вот домой отвезти не могу. Сама доедешь?

– Конечно. – Она поцеловала Ашота в незабинтованную щеку и ушла.

Москва была пуста. В метро – только сквозняк. Когда она добралась до дома, на улицу стали выползать люди. Она смотрела на них, как всегда после тяжелого дежурства. С примесью снисходительности. В подъезде уже кто-то успел наблевать на лестнице. Тут же стояла банка, наполненная вонючими окурками. Тина обошла лужу и впервые за целый день вспомнила, что ее ждут ее животные. Сеня уже притоптывал у двери. Она снова кинулась с ним вниз. Вернувшись, от усталости даже не погладила мышонка Ризкина, только насыпала ему корм. «Помыться и спать», – подумала она и присела на постель. И улыбнулась. Ощущение было как в молодости. День да ночь. Сутки прочь. «Я только на минутку, а потом встану». Она привалилась на подушку и мгновенно уснула. И совершенно не вспомнила о том, что очень боялась этого праздника. Боялась и все время думала о нем, вернее, не о самом празднике, а об Азарцеве и о том, что он, конечно, ее не поздравит. «А я сама не поздравила маму и сестру. – Тина, очнувшись, посмотрела на часы. – Но еще не поздно. Поздравлю». Она взяла телефон и долго болтала с матерью и Леной. А об Азарцеве, молчание которого еще вчера ее угнетало и злило почти до безумия, она подумала лишь с сожалением. До праздника ли ему сейчас, когда умерла Оля… И впервые за все долгие дни и бессонные ночи ее тоска и боль куда-то ушли и отпустили ее на свободу.