Грегор огляделся:
– Так оно и есть. И мы останемся здесь, пока не окончим нашу дискуссию.
– Это вовсе не дискуссия. Это всего лишь спор. Ты совершенно…
– Неотразим? Ошеломительно красив? Правда? – Он усмехнулся. – Даже если ты не согласна ни с единым моим словом, вес равно должна признать, что я говорю разумно.
– Грегор, мы не можем оставаться здесь. Сквайр и миссис Блум донельзя разгневаны. Эта ситуация…
– Которая создана тобой, и только тобой.
– Ничего подобного!
– Подстрекала ты или не подстрекала мисс Платт оставить службу у миссис Блум?
– У миссис Блум очень тяжелый характер.
– У мисс Платт тоже. Они просто созданы друг для друга.
Венеция от душ и желала, чтобы комнатка была хотя бы чуточку больше, потому что ей приходилось запрокидывать голову каждый раз, когда она смотрела Грегору в глаза.
– Ты, вероятно, прав в этом отношении. Но я не подстрекала мисс Хиггинботем сбежать от отца.
– Вот как? Разве ты не выражала ей сочувствие, не вызывала в ней жалость к самой себе, даже не разобравшись как следует в ее обстоятельствах?
– Сэр Генри вполне ей подходит.
– Возможно, однако это не наше дело. Сквайр – человек неглупый. Он желает дочери только добра.
– Он везет ее с собой в Лондон, вырвав из объятий человека, которого…
– Которого она всячески пыталась уговорить бежать с ней. Неужели тебе не приходило в голову, что сквайр прежде всего старался уберечь дочь от роковой ошибки, не дать ей искалечить свою жизнь? В Лондоне он может позволить сэру Генри посещать дочь и даже ухаживать за ней, но в более безопасной обстановке.
Венеции все это в голову не приходило, но сейчас она понимала, что Грегор прав.
– Что позволяет тебе думать именно так? – спросила она.
– Хотя бы то, что сквайр ни от кого не скрывал, куда и зачем он увозит Элизабет. Он даже написал об этом сэру Генри, вот почему тот так отчаянно и стремился попасть в Лондон.
– Ты не можешь быть в этом вполне уверенным.
– Я уверен в том, что у сквайра, при всей его грубоватости, доброе сердце. Это, кстати, он доказал, когда помогал всем нам поскорее выбраться из гостиницы.
С этим Венеция не могла не согласиться.
– А как насчет Рейвенскрофта? – помолчав, спросила она.
– Проклятие, Венеция! Оставь свои попытки вылечить всех больных на свете!
– Грегор, неужели ты не понимаешь? В этом смысл моей жизни. Я такая, какая есть. – Она встретила его взгляд, и глаза ее наполнились слезами, когда она прошептала: – Если бы ты любил меня, то понял бы.
Он мог это понять. Жизнь научила ее заботиться о других, в то время как его научила держать под контролем себя и не ждать ничьей помощи. Грегор понял, что Венеция не откажется оттого, что составляет смысл ее жизни.
А по ту сторону закрытой двери в бельевую, кажется, разгулялся весь ад с его дьяволами. Сквайр орал во все горло, его дочь рыдала, миссис Блум возмущалась, мисс Платт трещала без умолку, бабушка Венеции требовала, чтобы ей подали голову Рейвенскрофта на блюде, а этот молодой идиот умолял, чтобы кто-нибудь пересчитал монеты и подтвердил, что он говорит правду.
Венеция с таким старанием вытирала слезы, что глазам стало больно.
– Больше говорить не о чем. Я уже не могу оставаться здесь, Грегор. Я должна пойти и помочь как-то все уладить.
Она взялась за ручку двери.
Грегор накрыл ее руку своей. И в эту минуту, чувствуя под своими пальцами теплые пальцы Венеции, он вдруг понял, что он должен сделать. Понял с такой кристальной ясностью, которая вызвала у него улыбку.
– Я иду с тобой.
– Зачем?
– Потому что я люблю тебя и все понимаю.
Венеция ушам не верила.
– Ты…
– Люблю. Тебя.
– Правда? – выдохнула она.
Он поцеловал ее крепко и горячо, взял на руки и снова завладел ее губами. Этим поцелуем он сказал ей, что они и в самом деле принадлежат друг другу, что связь между ними неразрывна. Венеция вернула ему такой же страстный поцелуй.
Этот поцелуй почти полностью лишил Грегора самообладания, но все же он поставил Венецию на пол.
– О чем ты говорила? – хриплым голосом произнес он. Венеция пошатнулась и прильнула к нему; губы ее были приоткрыты, в глазах горело желание.
– Не помню.
Гвалт в коридоре усилился, и Грегор рассмеялся:
– Кажется, ты собиралась туда выйти.
Это не было вопросом, и Венеция не ответила.
– Очень хорошо. Мы можем потратить на это пять минут.
– Пять?
– Ну да. Ты успеешь сказать им, как они могут решить свои проблемы. Но помни, Венеция, действовать должны они сами. Ты не можешь взять на себя ответственность за каждого, а я не могу притвориться, что не отвечаю за тебя.
Венеция кивнула:
– Ладно, пять минут. Обещаю.
– Вот и хорошо. – Грегор улыбнулся. – Я не смогу ждать дольше. Если ты не уложишься в срок, я не отвечаю за свои поступки.
– В таком случае пять минут. – Венеция рассмеялась.
Грегор распахнул дверь, отступил в сторону и произнес с поклоном:
– После вас, любовь моя.
Если происходящее в прихожей воспринималось как хаос, пока они двое находились в бельевой, то теперь здесь творилось нечто невообразимое. Сквайр и его дочь орали друг на друга, сэр Генри безуспешно пытался вмешаться в перепалку. Мисс Платт и миссис Блум, стоя нос к носу, обвиняли друг друга в бесчувственности и эгоизме. Виола защищала Рейвенскрофта от своей свекрови, которая, как видно, намеревалась перешибить ему голени своей увесистой тростью. И за всем этим с величайшим изумлением наблюдали с лестницы трое братьев Грегора.
Дугал перехватил взгляд Грегора и подмигнул ему, Грегор ухмыльнулся, увидев, как Венеция бесстрашно вторглась в самый центр схватки.
Едва заметив ее появление, все участники сражения устремились к ней, и каждый старался первым изложить ей свои претензии.
– Венеция! – Мисс Платт плечом оттолкнула в сторону Рейвенскрофта. – Миссис Блум обвинила меня в бесстыдном флирте. Вы слышите, меня – во флирте! Можете вы этому поверить?
– О, вы совершили нечто гораздо худшее! – задыхаясь от ярости, заявила миссис Блум. – И это после того, как я нашла для вас особый заказ на шитье и вышивку, чтобы вы могли выплачивать долги вашего никчемного брата и вызволить его из тюрьмы. Я старалась помочь вам, неблагодарная вы женщина!