— С нами едет благородная леди из свиты королевы, мы вполне могли бы остановиться в прекрасном замке, и нас бы там хорошо приняли, хотя это и Англия.
— Энни, вам понравится тот замок, где мы остановимся, — заверил ее Рован, повернул коня назад, подъ-. ехал к служанке и обезоружил ее улыбкой. — Разве я не прав, Гевин?
— Это прекрасное место, Энни, я уверяю вас, — торжественно подтвердил Гевин.
Наконец они подъехали к большому, окруженному стенами укреплению. Гевин проехал вперед, подъемный мост был уже опущен, так что они смогли спокойно переехать через ров. За стенами в ночное небо поднимался каменный замок высотой в несколько этажей. Земли вокруг, по которым они проезжали, были плодородными, и здесь было много крестьянских домов. Когда они остановили коней, Гвинет взглянула на Рована усталыми, но полными любопытства глазами и спросила:
— Где мы находимся?
— Это место называется Делл, — ответил ей Рован.
— Понимаю, — пробормотала она, хотя ничего не понимала.
— Оно принадлежит мне, — сказал он.
— Вам?
— Да, это подарок королевы Англии, — быстро добавил он, думая, что Гвинет может посчитать, будто он получил это поместье благодаря браку с Кэтрин. — Я оказал королеве Елизавете одну мелкую услугу, и поэтому теперь я лорд Делл.
— Понимаю, — повторила она, ослепительно улыбнувшись.
Их приветствовал управляющий Рована, любезный человек, толстяк и весельчак по имени Мартин. Он был в восторге оттого, что его лорд вернулся в свое английское поместье, и очень быстро приготовил для них прекрасный поздний ужин. Ели они за одним столом с управляющим и солдатами своей охраны. За ужином мужчины много говорили между собой о том, как сохранить урожай и как поддерживать в хорошем состоянии замок, поэтому Гвинет, как только смогла, извинилась и ушла.
Рован распорядился, чтобы леди Маклауд поместили в комнате, которую в замке все время держали наготове для гостей. В ней часто останавливались послы и знатные господа, ехавшие на север или на юг. Камин в ней был большой, и огонь горел жарко.
Рован вскоре и сам, вежливо извинившись, встал из-за стола, понимая, что его солдаты готовы еще долго наслаждаться его гостеприимством.
На этот раз роли переменились: он застал Гвинет в минуту купания. Бесшумно проскользнув в ее комнату, он увидел, что Гвинет сидит в ванне, положив голову на ее широкий край, и наслаждается горячей водой после долгой скачки.
— А, миледи Гвинет! Я принес полотенца, — пошутил он.
— Энни сейчас должна вернуться. Она думает, что мне нужно выпить теплого вина, чтобы хорошо спать, — серьезно произнесла Гвинет.
— Мы закроем дверь на засов.
— А как я это объясню?
— Просто скажешь, что уже дремала.
— А вы не думаете, что у нее возникнет подозрение, будто я… в опасности? — поддразнила его Гвинет.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил он.
— Нет, милорд, ни в коем случае! — запротестовала она. — Но может быть, вам стоит спрятаться в шкафу для платьев?
— Моя дорогая леди Гвинет, прятаться в шкафу ниже моего достоинства, — ответил он.
Как только он произнес эти слова, раздался стук в дверь, а затем — тихий тревожный голос Энни:
— Миледи? С вами все в порядке? Мне показалось, я слышала чьи-то голоса. Может быть, послать за охраной?
Гвинет беззвучно ахнула, увидев, что Рован поворачивается к двери и открывает засов.
Энни, стоявшая в зале, открыла рот от изумления. Рован испугался, что она уронит поднос с кувшином вина и чашей, и поэтому быстро взял его у Энни из рук.
— Дорогая Энни, пожалуйста, закройте рот, я боюсь, что в него упадет паук. И войдите в комнату, — сказал он, ставя поднос на сундук.
Энни захлопнула рот, вошла в спальню и пристально взглянула сначала на Рована, который просто ослеплял своей красотой в торжественном наряде, надетом специально для ужина, затем на свою госпожу.
Гвинет боялась, что эта женщина, которая столько времени служила ей так хорошо и с такой любовью, сейчас скажет что-нибудь очень суровое и осуждающее. И также сильно она боялась, что станет известно об их любовной связи. Но, к ее изумлению, Энни улыбнулась и от души рассмеялась.
— Значит, вы оба наконец поняли то, что все остальные уже давно увидели! — воскликнула она.
Гвинет нахмурилась.
— Ох нет, об этом никто не подозревает, — продолжая смеяться, сказала Энни.
Но затем ее смех затих, она уперлась руками в бедра, посмотрела на Рована и сказала:
— Милорд, это не легкомысленная девица, чтобы удовлетворять ваш каприз.
Рована развеселили слова служанки, он прислонился к стене и спросил:
— Нет?
— Нет, — повторила Энни и свирепо нахмурилась.
Рован ответил на это своей самой очаровательной улыбкой:
— Энни, я пообещал вашей госпоже, что женюсь на ней. До сих пор она отвечала мне отказом.
— Что? — Рот Энни снова открылся.
— У меня есть для этого причины, — стала оправдываться Гвинет.
— Ни одна из них не может быть достаточной! — с полной уверенностью заявила Энни.
Но у Гвинет не было возможности назвать верной служанке хотя бы одну из этих причин: в разговор вступил Рован. Он объяснил Энни:
— Королева не желает говорить со мной о моей второй женитьбе, пока не разберется в собственных домашних делах. Она твердо стоит на своем. Но, Энни, я человек слова и прекрасно понимаю, что леди Гвинет не девица легкого нрава.
Энни перевела взгляд на Гвинет и сурово произнесла:
— Вы выйдете замуж за лорда Рована, миледи.
Гвинет поневоле рассмеялась, затем посмотрела на Рована:
— Нам не нужно ждать одобрения королевы. Энни говорит, что мы должны пожениться.
— Не смейтесь надо мной! — возмутилась служанка.
— Никто и не думает смеяться над вами, Энни. Я торжественно клянусь, что женюсь на Гвинет, — величественным тоном произнес Рован.
Энни покачала головой и направилась к двери.
— Не обижайтесь на меня, но я ухожу: мне надо заняться своими делами, — сказала она, немного помолчала, повернулась к ним: — На этой двери есть засов. Я бы посоветовала вам пользоваться им.
— Этот замок мой, — вежливо напомнил ей Рован.
— Пусть так. — Энни фыркнула, но не от гнева, а сдерживая счастливый смех. — И все-таки я скажу вам: запирайте дверь.
— Спасибо за хороший совет, — поблагодарил ее Рован.
Как только Энни ушла, он действительно закрыл дверь. Затем поставил вино на пол, подошел к ванне, вынул оттуда Гвинет и прижал ее к себе — она была вся в мыле. Если раньше он горел, то теперь пылал в два раза жарче. Если раньше тянулся к ней с тоской, то теперь — с отчаянием, которое становилось все сильней.