Когда мы сели в джип, я не выдержала и сказала вслух:
– Некоторые парни жуткие сволочи!
Приходько неожиданно вступил в беседу:
– Ты рассказала Софье правду про мужа?
– Нет, – с неохотой призналась я, – не смогла.
– Но она все равно узнает, – пожал плечами практикант.
– Не от меня! – вздохнула я и на большой скорости пролетела между двумя фурами. – Пусть Чеслав сам открывает вдове глаза!
Впереди маячила машина ДПС, я села ей на хвост и коротко «крякнула», бело-синий форд моментально принял вправо.
– Здорово! – обрадовался Федор. – Гайцы даже не пискнули.
– У нас номера особые и талон, который удостоверяет, что права шофера не подлежат проверке, – растолковала я, разгоняясь в левом ряду.
– Отлично водишь, – одобрил Приходько, – давно за рулем?
– Пару месяцев, – честно призналась я, но он не поверил и засмеялся.
– Ясно. Не хочешь, не говори. У тебя талант шофера, не каждый мужчина так хорошо владеет рулем. Саша сказал, что папа редко бывает дома, он все время на работе, а когда приходит, то спит, и им с Андрюшей нельзя шуметь.
Я ослабила педаль газа.
– Осип – мерзавец! Спецагент! Слышал когда-нибудь подобное?
Приходько притих, около получаса мы летели по Москве на реактивной метле, и, когда до Давыдова осталось совсем немного, Федор сказал:
– Я своим девчонкам врал, что был когда-то в олимпийской сборной по спортивной гимнастике, получил три золотые медали.
– И они верили? – улыбнулась я.
– Все, кроме одной, – грустно ответил Федор. – Маша Колышева очень подозрительной оказалась, ну и выяснила: не было в истории гимнастики многократного победителя Олимпиад Приходько. Мне девчонки бойкот объявили. Неприятно получилось.
– Это не тот пример, – не согласилась я, – подумаешь, распушил хвост перед подружками. У Осипа трое детей, на что он рассчитывал, выдавая жене легенду о спецагенте?
– На ее наивность. И его расчет, между прочим, оправдался, – ответил Приходько.
Я резко крутанула рулем и утопила тормоз, джип послушно замер, за лобовым стеклом простиралась улица с покосившимися избенками.
Григорий Игоревич был в офисе, печатал какой-то текст на компьютере.
– Трубу не привезли? – забыв поздороваться, спросил он.
– Нет, все отлично, – заверила я, – ваш посланец даже ее на место поставил, мне уже Анфиса звонила.
– Что-то еще хотите, ребятки? – ласково спросил король помойки.
– Софья Григорьевна Кошмарова, – произнесла я, – ваша дочь. Знаете, в каких условиях она сейчас живет?
Григорий Игоревич закрыл ноутбук.
– Нет.
– Как же так! – возмутилась я. – Она ваша дочь!
– У меня только сын, – не изменившись в лице, соврал Венев.
Я без приглашения села на табуретку.
– Пойду подышу свежим воздухом, – объявил Федор и юркнул за дверь.
– Думаете, у меня есть время заниматься глупостями? – накинулась я на Венева. – Перестаньте идиотничать. Мы с Коробковым опрометчиво вам поверили, уехали, а вы, оказывается, имеете еще доченьку! Софья Григорьевна Кошмарова по документам ваш ребенок.
– Не мой, – затряс головой старьевщик, – Софья от первого брака жены.
Я заерзала на сиденье.
– Но вы ее удочерили!
– Точно, и воспитывал, и ни в чем не отказывал, пока она нас не опозорила! – грустно признался Григорий Игоревич.
– Тем, что влюбилась в Осипа Кошмарова? – уточнила я.
Венев вынул из кармана бархатный мешочек, взял со стола железную коробочку с табаком и тщательно набил им трубку.
– У вас дети есть?
– Нет, – ответила я.
– Тогда вам трудно понять наши с женой эмоции, – вздохнул Венев.
Я сурово сдвинула брови.
– Переживания можно пустить побоку, лучше обратимся к фактам.
Григорий Игоревич погладил фарфоровую статуэтку, стоявшую около перекидного календаря.
– Нравится?
– Жуткий старикашка, – оценила я фигурку.
Венев с укоризной глянул на меня.
– Это Чичиков. Герой произведения Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души». В советские годы была выпущена серия фарфора, посвященная литературе. Она не тиражировалась, являлась юбилейной, сейчас коллекционеры за нее душу отдать готовы. За Чичиковым я давно охотился, но нашли его мне только сегодня утром, он отлично сохранился, ни одного скола нет.
– Лучше побеседуем о Соне, – жестко сказала я.
Григорий Игоревич вновь потрогал фигурку.
– Своему сыну я постоянно твержу: не женись на женщине с ребенком. Дети всегда генетическая лотерея, никогда не знаешь, какой билет тебе достанется. Полагаешь, что малыш вырастет похожим на тебя и красавицу супругу или его, как бабушку, потянет к роялю, ан нет. Вырастает сплошное непотребство, в кого – неведомо. Но это своя кровиночка. А если чужая? Тут уж терпения не хватит, но я Соню никогда не обижал, добра ей желал, вместе с Игорем одинаково воспитывал, баловал, игрушки покупал, учил, только не в коня корм.
– Соня оказалась глупой? – разозлилась я.
– Упертой, как сто ослов, – раздраженно пояснил Венев, – у нее в лексиконе были только слова «не хочу» или «хочу». Все аргументы были напрасны. Переубедить девчонку ни разу не удалось ни мне, ни ее матери. Алевтина сначала на меня сердилась, когда я Соню наказывал за своеволие. Ну, допустим, садимся обедать, всем супу налили. Мы с Игорьком спокойно едим. Соня тарелку отодвинет и сидит, и начинается у нас такой диалог. Я спрашиваю: «Сонечка, почему ты не кушаешь?» В ответ: «Не хочу». Я объясняю: «Без супа желудок заболит» – и слышу: «Не хочу». Говорю: «Мама старалась, варила, ей обидно, что дочка носом крутит». И снова: «Не хочу». В разговор вступает жена: «Почему, деточка? Не вкусно? Пересолено? Лапша разварилась?» «Не хочу», – монотонно бубнит капризница. «Скажи, пожалуйста, чем первое тебе не по душе? Я учту свои ошибки. Морковь не класть? Лук? Петрушку?» – нервничает мама. «Не хочу», – и весь ответ.
Венев встал и подошел вплотную ко мне.
– Разве мы грубо с ней разговаривали? Пытались каждый раз понять причины, по которым Софья отказывалась что-то делать, но всегда слышали лишь: «Не хочу», безо всяких объяснений.
Когда родительское терпение заканчивалось, Веневы применяли репрессии. Девочке объясняли: «Если не съешь суп, не получишь сладкого». «Не хочу», – монотонно бубнил ребенок. «И не посмотришь мультики», – грозил отчим. «Не хочу», – не меняла решение девочка. «В выходные не пойдешь с нами в кино», – добавлял Григорий Игоревич. «Не хочу», – твердила Соня.