Они взяли щенка из корзинки, и на руках у Лайама тот моментально ожил. Саша стояла и смотрела, как собачка лижет его в лицо. Щенок был черный с крошечным белым пятнышком на голове. Лапы черные, с белыми «носочками». Лайам радостно сказал, что в детстве у него тоже был кокер-спаниель.

– Может, сам его и купишь? И домой отвезешь? – предложила Саша. Лайам определенно был очарован щенком и вернул его с большой неохотой. Малыш жалобно заскулил, а когда они стали выходить из магазина, тихонько тявкнул им вслед. Лайам обернулся и бросил грустный взгляд на щенка.

– В Англию я его взять не могу, – он, словно извиняясь. – У этих англичан все очень сложно. Они, правда, немного смягчили карантинные порядки, но все равно там столько требуется бумаг – все ноги стопчешь. К тому же, – добавил он с озорной улыбкой, – я слишком безответственный, чтобы иметь собаку. Когда я работаю, обо всем забываю. Прежде чем завести собаку, мне надо снова жениться.

– Вот так признание! – ахнула Саша. Ее опасения подтверждались, но они ее больше не пугали. Это была просто констатация факта. Он был очаровательный, но безответственный мальчишка. И знал это, как, впрочем, и она.

Ближе к вечеру Саша отвезла Лайама в аэропорт. Прежде чем выйти из машины, он долго молча смотрел на нее.

– Я прекрасно провел с тобой выходные, – наконец тихо проговорил он. Любовью они не занимались. Никаких безумств не совершали. Просто были вместе, гуляли, разговаривали, ели мороженое, делились воспоминаниями, сидели в кафе. Именно этого ей так не хватало. И все это разительно отличалось от всего, что у нее когда-то было в жизни. Они с Артуром вели абсолютно взрослую серьезную жизнь, жизнь ответственных друг за друга людей, занимающихся делом. С Лайамом она чувствовала себя и моложе, и раскованней. Это был наполовину мужчина, наполовину мальчик, если бы она позволила – то и любовник, а временами он пробуждал в ней материнские чувства.

– Мне тоже было хорошо, – она в ответ. – Спасибо за сюрприз. Если бы ты сначала позвонил и спросил разрешения прилететь, я бы запретила тебе это делать.

– Именно поэтому я и не стал спрашивать, – проговорил Лайам, нагнулся к ней и поцеловал. Саша была признательна Лайаму за его выдержку. Но сейчас, когда он ее целовал, в ней вдруг ожило все, что она почувствовала к нему в Лондоне. Если бы Лайам поцеловал ее так чуть раньше, она не смогла бы устоять. А уж он – и подавно. Они долго сидели обнявшись, и целовались, а потом, отстранившись, так же долго смотрели друг на друга. Саша в глубине души жалела, что они расстаются, но иначе и быть не могло. На этот раз ей не за что было его укорять. – Я хочу снова приехать к тебе, – сказал он. – Ты мне позволишь, Саша?

– Посмотрим. Мне надо подумать. Кто знает, не будет ли это называться «искушать судьбу»? И не будем ли мы себя обманывать, надеясь, что не переступим черту? Должна признаться, против тебя трудно устоять. – Лайам поцеловал ее опять и лишь подтвердил ее слова. Сашу пронзило нахлынувшее желание. Ей сейчас хотелось одного: немедленно отвезти Лайама обратно – к себе домой. Но она сдержалась. Этого делать нельзя! Саша первой вышла из машины и рассмеялась, видя, как он неловко перебирает ногами, чтобы выбраться.

– Господи, ты же владеешь такой галереей! Может, с моих комиссионных наконец купишь себе приличную машину? Так недолго и позвоночник повредить. Может, тебе аванс выплатить?

Лайам наконец ступил на тротуар и потянулся. На нем опять были его ковбойские сапоги, джинсы, ирландский свитер крупной вязки и бейсболка, подаренная сыном. Высокий, мужественный и вызывающе молодой. Все в нем ей нравилось, а больше всего – это мальчишество, которого она одновременно так боялась.

Они направились к зданию аэропорта, нашли нужную стойку. Саша в молчании проводила его на посадку. В эти минуты Саша страстно желала, чтобы он никуда не улетел, а остался. И одновременно – так же сильно – она хотела, чтобы он улетел и больше никогда не возвращался. И оба этих желания с одинаковой силой боролись в ней, не уступая одно другому.

– Я буду скучать, – тихо проговорил он.

– Я тоже. – Она говорила искренне. Она всегда была с ним честна.

Лайам снова поцеловал ее, долго и жадно.

– Иди… опоздаешь… – прошептала она совершенно обессиленная. Лайам побежал, обернулся в последний раз, улыбнулся, помахал и вошел в автобус. На борт самолета Лайам поднялся последним.

Лайам занял свое место, погруженный в мысли о Саше. Какая она разная – резкая и нежная, беззащитная и сильная. Серьезная и печальная, когда говорит о родителях или о покойном муже. А то вдруг смешливая и озорная, совсем как девчонка, когда заходит речь о ее художниках, о детях, о ее взглядах на жизнь. Сашины требования к жизни были просты и непритязательны. Сложности начинались там, где дело касалось ее строгих принципов поведения в обществе и впечатления, какое она хотела оставить у окружающих. То она неприступная дама и чопорная леди, а в следующий миг уже капризная и легкомысленная. От Ксавье он знал, что она прекрасная мать, ?? сам уже убедился, что и прекрасный друг тоже. Ответственная, порядочная, талантливая, блестящий специалист в своей области – и в то же время маленькая одинокая женщина, нуждающаяся в любви и заботе. И как бы она ни вознамерилась с ним бороться, Лайам хотел стать тем, кто даст ей эту заботу и любовь. Сколько бы времени на это ни ушло!

Глава 7

На другое утро в своем кабинете Саша была тиха и задумчива. Она долго сидела за столом, смотрела на бумаги, разложенные перед ней, и словно их не видела. Она думала о Лайаме, о том, какие это были счастливые выходные и одновременно о том, как глупо было вообще позволять себе быть с ним. Она ни на миг не сомневалась, что, если так и дальше будет продолжаться, кому-то придется испытать новые страдания. И скорее всего – ей. А может, и ему. Но она рисковала больше.

Саша в задумчивости смотрела в окно, когда вошла Эжени.

– Саша, – неуверенно начала она, – тебе посылка. Не знаю, как с ней поступить.

«Скорее всего, это картины от кого-то из художников», – решила Саша. Те из них, кто жил в Европе, всегда присылали свои работы в Париж, а отсюда она уже отправляла их в Нью-Йорк, если выставлять предстояло там.

– Положи туда же, где все работы, присланные на прошлой неделе, – рассеянно проговорила Саша. – Первого февраля все отправим в Нью-Йорк. Только сверь со списком, вдруг это что-то для местной экспозиции.

– Мне кажется, отправлять в Нью-Йорк ее точно не стоит, – смутилась Эжени. Иногда Саша ее пугала, особенно в последнее время. А как она отнесется к этой посылке, вообще трудно было сказать.

– Ради бога, Эжени, оставь эту таинственность! Что в посылке?

– Принести?

– Если она не распакована, то не надо. Я не хочу превращать свой кабинет в подсобку. Сначала вскрой упаковку в экспедиции. Я потом посмотрю. – Эжени продолжала стоять со смущенным видом. Саша начинала не на шутку сердиться. – Хорошо, неси. Потом уборщицу позовем. – Было видно, что секретарша считает необходимым вручить посылку Саше в руки, и та уже начинала подозревать подвох.