В первый же рабочий день она попросила Бернара, если позвонит Лайам, не соединять с ней, а переговорить самому. Саша решила не отвечать на его звонки. Она отдавала себе отчет в том, что в свете приближающейся выставки Лайам может связываться с галереей по разным вопросам, и не могла себе представить, как станет с ним говорить. Сердце еще слишком болело.
– Что-то случилось? – забеспокоился Бернар. Несмотря на отдых, вид у Саши был неважный. Под загаром угадывались синяки под глазами, и вид у нее был поникший. Бернару даже показалось, что Саша похудела.
– Нет, ничего… – Саша хотела было отговориться, а потом решила сказать правду: – Мы с Лайамом расстались. И не спрашивай меня, пожалуйста, ни о чем!
– Та-ак, – Бернар не знал, как и реагировать. Он видел, как она несчастна. Он помнил, какой Саша была приподнятой, когда все у них с Лайамом шло хорошо. – Его выставка в Нью-Йорке не отменяется? – на всякий случай поинтересовался он.
– Нет, конечно. Это же работа. – Теперь в ней говорил профессионал. Саша молча прошла к себе в кабинет и закрыла дверь. Тема Лайама была исчерпана.
Эжени тоже заметила, что Саша словно притихла и затаилась. А в сентябре она отправилась в Нью-Йорк готовить очередную выставку, и теперь уже волноваться за нее пришлось Марси. Саша с трудом сдержала слезы, когда поведала ей о разрыве с Лайамом. А ведь с его ухода прошло уже два месяца. У Саши было такое чувство, будто, начиная с июля, она и не живет вовсе, а делает все автоматически. Загар почти сошел, и вид у нее был измученный. Да и чувствовала Саша себя не лучше. Все вокруг напоминало ей о Лайаме, все без него казалось пустым и безжизненным. Кровать в парижском доме была чересчур велика. Войти в нью-йоркскую квартиру было пыткой. Консьерж оживленно расспрашивал ее, как дела у Лайама. При том, что своих отношений они не афишировали, сейчас, когда Лайам ушел, все будто сговорились и только о нем и спрашивали. Он всех покорил, заворожил. Она это по себе знает – каким неотразимым мог быть Лайам. Одна Татьяна его невзлюбила. Она так и не призналась, что в курсе их разрыва. Зато Ксавье радовал мать частыми звонками, и она подолгу и с удовольствием с ним разговаривала.
Несколько раз Ксавье виделся с Лайамом, но матери об этом ничего не говорил. И даже имени его не упоминал. Лайам всякий раз был с новой пассией. Казалось, он наверстывает упущенное. Лайам говорил о своем разводе, а о Саше никогда не спрашивал, из чего проницательный Ксавье заключил, что Лайам тоже по-прежнему любит Сашу больно он старательно обходил эту тему.
В октябре Ксавье как-то провел с матерью выходные. Погода в Париже стояла замечательная, они поужинали в «Вольтере», их любимом ресторане. Саша выглядела оживленной. Она только что вернулась из Амстердама, где подписала контракты с двумя новыми художниками. Она не стала жаловаться сыну, но, чтобы ехать в Нью-Йорк и делать выставку Лайама, приготовилась собрать всю волю в кулак. До открытия оставалось полтора месяца. Саша понимала, что за эти полтора месяца ей так или иначе придется с ним общаться, и надо было научиться не проявлять эмоций, что бы она ни чувствовала при встрече. Она занимается его картинами, она должна как можно выигрышнее показать его полотна – вот ее задача. Ксавье видел его последние работы и дал им высокую оценку. Бернар тоже летал в Лондон на них посмотреть. Он остался очень доволен и не сомневался, что и Саше картины понравятся.
Выставка открывалась 1 декабря. Поскольку ей предстояло быть в Нью-Йорке, Саша договорилась с детьми провести вместе День благодарения. За пару дней между праздником и вернисажем она как раз успеет все подготовить. Во Франции День благодарения обычно не отмечался, и был прямой резон собраться всем в Нью-Йорке.
Непосредственно перед отъездом из Лондона Ксавье заезжал к Лайаму в студию. И застал у него приятную молодую женщину. Он так и не понял, какие отношения связывают с ней Лайама. Ксавье вдруг пришло в голову, что с Лайама станется притащить ее с собой в Нью-Йорк. Сашу это добьет. Но в глубине души он надеялся, что у Лайама достанет такта этого не делать. Ксавье понимал, как болезненно Саша воспримет появление Лайама в обществе другой женщины. Сама Саша и не пыталась найти замену Лайаму. Ксавье заговорил с ней об этом еще в Париже, за ужином, и у нее на глаза навернулись слезы, так что она не смогла вымолвить ни слова и лишь качала головой. Больше он этой темы не поднимал. Похоже было, что Саша поставила крест на своей личной жизни. В сорок девять лет это было преждевременное решение, но Саша словно ушла в себя и ни с кем не хотела общаться. Единственным ее интересом оставалась галерея. Ксавье был рад, что у нее есть любимое дело и необходимость работать.
– Увидимся в Нью-Йорке! – бодро прокричал ему вслед Лайам. Он пребывал в возбуждении от предстоящей выставки. Имя Саши опять ни разу не прозвучало.
Саша с детьми отметили День благодарения у нее дома. После ужина она с Ксавье отправились прогуляться, а Татьяна присоединилась к своей компании. В третий раз они отмечали этот праздник без Артура, и впервые он прошел не так болезненно. Последовавшие выходные Саша провела в хлопотах о выставке.
Наконец-то прибыли из Лондона работы Лайама.
Когда распечатали ящик с картинами, все ахнули от изумления. Саша даже отошла чуть назад и стала рассматривать их издали, испытывая гордость за Лайама. Он проделал фантастическую работу. Все картины прибыли в целости и сохранности. Саша поставила их вдоль стены и решала, как развесить. За этим занятием она провела всю субботу и воскресенье, а напоследок, уже вечером, стала выбирать, какую из двух самых интересных и самобытных работ выставить при входе, чтобы посетители сразу оценили талант автора. Она была так увлечена, что не слышала, как вошел Лайам. Дверь в галерею была не заперта. Незадолго до этого заезжал Ксавье, и Саша забыла за ним запереть. Итак, она стояла перед двумя последними полотнами, как вдруг раздался знакомый голос, и сердце ее часто забилось. Это был Лайам, прямо с самолета. В черной водолазке и джинсах, в своей неизменной бейсболке, байкерских сапогах и потертой кожаной куртке. Длинный белокурый хвост спускался между лопатками. «Он уже не мой», – сказала себе Саша и обернулась. Она заговорила обманчиво спокойным голосом и смело встретила его взгляд. Лайам и догадаться бы не смог, что это потребовало от нее немалых усилий.
– Работы замечательные, – это были ее первые искренние слова. Она напомнила себе, что теперь она для него только галерист и никто более. Их глаза встретились. Он не подошел и не поцеловал ее даже в щечку. Просто стоял в отдалении и смотрел на нее, а она – на него. Все изменилось. Он был серьезен, печален и утомлен, но красив, как и прежде. – Ты потрудился на славу, Лайам. – Саша в самом деле была восхищена.
– У меня не было выхода, – ответил Лайам.
– Это верно, – согласилась Саша и тут же рассердилась на себя за эту реплику. Ей не хотелось быть с ним нарочито жесткой. С волнением она продолжала: – Какую бы ты выбрал для этой стены, у входа? Я тут уже целый час стою, никак не могу решить.