— Тогда вам действительно требуются специалисты самого широкого профиля. И чистые боевики, и криминалисты, и…
— Совершенно верно. Причем желательно, чтобы каждый наш боец сочетал в себе несколько профессий. Вот вы, например, что можете предложить?
Тарханов понимал, что настороженность Кедрова (если только он не просто сам по себе тяжелый в общении человек) можно объяснить и тем, что он просто опасается соперника в лице этого офицера. Чин и награды позволяют, да и наверняка хоть какие-то слухи о благоволении к нему Великого князя просочились на сторону. Иначе просто не бывает.
И, значит, ему всеми силами следует постараться создать у командира впечатление о полном отсутствии со своей стороны каких-либо амбиций, претензий на лидерство и о готовности безоговорочно выполнять любые приказы.
Ну, бывают же такие люди, начисто лишенные честолюбия и стремления к власти.
— Что предложить? Только то, что действительно умею согласно военно-учетной специальности. А насколько моя подготовка устроит лично вас — вам и судить, господин капитан второго ранга.
…Когда Тарханов появился в боевом расчете отряда «Печенег-3», к нему отнеслись несколько скептически.
Ну, тридцатилетний капитан, пришедший, согласно информации, из строевых частей, никому не известный и явно не сдававший сверхтрудного экзамена на право носить шоколадного цвета берет с золоченым орлом, держащим в когтях меч. Куда ему становиться в один строй с профессионалами, надевшими такие береты в двадцать три — двадцать пять лет.
Имеется у него Георгиевский крест, так и ветер ему в парус, мало ли кто и за что получает высокие ордена. А здесь парни, не отмеченные пока ничем, кроме денежных премий и именных часов, но зато знающие свое дело так, как никому и не снилось. Но раз начальство зачем-то сочло нужным направить его в отряд — кто будет спорить? Удержится — молодец, нет — скатертью дорога.
Такого отношения к себе и ждал Сергей, поскольку службу знал насквозь, с первого дня собственного юнкерства, начавшегося в семнадцать лет, и до сего числа.
И знал, как на подобное реагировать. Прежде всего — не комплексовать и не высовываться, терпеливо выжидать случая, когда сможешь сделать и показать нечто, на что окружающие заведомо не способны.
А пацанов этих, вообразивших о себе бог знает что, он с удовольствием сводил бы хоть в один двухнедельный рейд по настоящим горам Большого Кавказа, а потом посмотрел, что из каждого в итоге выйдет.
Но здесь ведь Москва пока еще. Может, в городе иные критерии.
В конце февраля, получив увольнительную, Тарханов отправился в город. В основном — просто погулять по улицам, возможно, сходить в какой-нибудь театр. С Владой. Отношения у них вроде и выстраивались какие-то, а вроде и нет. По всем признакам, он ей как бы и нравился, но чем-то, похоже, не удовлетворял. Неразговорчивостью, что ли?
Рестораны, увы, пока что исключались, он еще не достиг в отряде такого авторитета, чтобы позволить себе являться на тренировку наутро после выпивки.
Поэтому, перед тем как зайти к Владе, он решил опять наведаться на почту. Прошло уже полтора месяца. Кто знает, куда, под каким именем забросила судьба Вадима, но мог же он за это время хоть на краткий срок оказаться в Москве?
Протянул в окошечко пресловутую купюру и с некоторым удивлением получил из рук барышни узкий розоватый конверт.
Все как уговорились. Напечатано на машинке: «Предъявителю банкноты №… Хранить бессрочно».
Обеспечивающие выполнение этого условия почтовые марки высоких номиналов.
Сергей небрежно сунул конверт в карман, наметанным взглядом окинул операционный зал. Вроде все спокойно.
Прошел в угол зала, спустился под лестницу. В кабинке туалета прочитал письмо. Всего-то три фразы.
«Привет. Слышал о твоей смерти, но отчего-то не поверил. Позвони». И номер телефона.
Позвонил он ближе к ночи, из телефонной кабинки на Ярославском вокзале. Трубку с той стороны сняли почти сразу. Будто ждали.
— Слушаю вас…
Тарханов никогда не говорил с Вадимом по городскому телефону, только по рации, и не мог понять, он это отвечает или же нет. И как следует обратиться, если телефон вдруг прослушивается. Нью-йоркская история его многому научила.
Сказал первое, что пришло в голову:
— Старые рубли вы коллекционируете?
Пауза. Теперь Ляхов соображает, что и как сказать.
Конспираторы…
— Именно. Хотелось бы посмотреть.
— Хоть сейчас.
— Где?
А вправду, где. Он же не знает, в каком месте находится Вадим.
— Книжный магазин на Тверской, рядом с Елисеевским. Отдел филателии. Через полчаса. Успеете?
— Договорились.
Людей в магазине, несмотря на позднее время, было достаточно, чтобы не бросаться в глаза. Тарханов листал толстые каталоги, искоса поглядывая на входную дверь.
Ляхов появился с опозданием на пять минут. В пределе допустимого. Одет он был в штатское пальто и меховую шапку, но Сергей узнал его сразу.
Поставил книгу на полку, проходя мимо, коротко бросил: «Иди за мной».
Свернул в Козицкий переулок, на его середине, в тени нависающего балкона, остановился.
За Ляховым никто не шел.
— Ну, здорово. Рад тебя видеть.
— Ты все-таки жив. Отлично. Не зря я не поверил Чекменеву. Ну и как ты теперь?
— Пойдем куда-нибудь. Чего посреди улицы торчать…
— Пошли. Я тут одно местечко знаю.
Пока спускались к Большой Дмитровке, почти не разговаривали.
Сергей не знал, нарушают ли они с Ляховым какие-нибудь правила. Вроде бы встречаться им никто не запрещал. Просто не подумали их «крестные отцы» о том, что соратники сумеют разыскать друг друга. Да и не разведчики же нелегалы они, просто люди, укрывающиеся от мести террористов. Вполне свободные в своих поступках.
Вадим, очевидно, думал о том же самом.
— Может, познакомимся все же? — предложил, наконец, Ляхов. — Ты теперь кто?
— Арсений Неверов. Служу по специальности, числюсь за Корниловской дивизией. Ты?
— По-прежнему Вадим, но Половцев. Обучаюсь в дипакадемии.
— Нормально.
— …А ты что, по-прежнему кого-то опасаешься? — спросил Ляхов, когда они уже вышли в сквер на пересечении Дмитровки со Страстным бульваром. — Вот тут, за углом, у меня на примете одно заведение есть, в самый раз, по-моему.
— Я теперь всю жизнь кого-то опасаться буду, и не только по той причине, что ты имеешь в виду.
Войдя в притопленную ниже уровня тротуара дверь, они оказались на подобии балкона, с которого прижатый к стене крутой чугунный трап вел в зал, разделенный пополам сводчатой аркой. Наверное, когда-то здесь были купеческие лабазы.