Как ни старался великий писатель, выполняя «социальный заказ», сделать Левку как можно отвратительнее, что-то у него не получилось. А может, как раз и получилось. Кукиш в кармане той же власти.
А теперь этот самый Задов сидел прямо перед ним…
— И нужен нам ваш совет, товарищ комиссар первого ранга, — подчеркнул звание Заковского Валентин. — Сразу ехать к Сталину с товарищем наркомом, или все же сначала Ежова утопить?
— Есть шансы? — жадно спросил Заковский.
Для него это значило очень многое, точнее — все. Прежде всего — жизнь!
— Не было бы — о чем говорить? По крайней мере — они были два дня назад. — Валентин передал последний разговор Сталина с Ежовым и то, что сказал ему Сталин, когда выгнал своего недавнего фаворита из кабинета.
— Тогда… Тогда я бы сделал так, — и Заковский предложил практически то же самое, что планировал сам Лихарев. Только у него вдобавок были на руках убойные против Ежова козыри, и старые, и тщательно подобранные только что.
Но без согласия на участие в интриге Шульгина все их планы оставались так, неосязаемым чувствами звуком.
— Мысль, конечно, интересная, — вмешался до сих пор молчавший Сашка. — А ежели товарищ Сталин возьмет и передумает? Пожмет товарищу Ежову его мужественную руку, временно свободную от «карающего меча», и передаст нас с вами ему для принятия надлежащих мер. Исходя из «революционной целесообразности»?
Заковский даже крякнул, услышав этот тщательно выстроенный период. Вполне точно отражающий перепады настроения вождя.
— Вы думаете, Григорий Петрович, это будет так просто? — не поворачивая головы, спросил Лихарев, направляя свой «Гудзон» с Калужской площади на улицу Димитрова.
— Не думаю, но…
— А раз не думаете, так зачем себе голову забивать излишними вариантами? Скажите лучше, как с Леонидом Михайловичем быть? По-моему, не стоит ему сейчас домой возвращаться и на службу пока идти тоже не стоит.
— Почему вдруг? — снова напрягся Заковский. Подозрительность так въелась в его «плоть и кровь», что в словах Лихарева вновь померещилось привычное. Вначале вполне доброжелательный разговор, обсуждение дальнейших планов, бывало, что и новое назначение с повышением, а через час — арест. Прямо в известном кабинете или на лестнице, а то и за банкетным столом.
— А чтобы не рисковать без толку. Вы знаете, какой «материал» тот же Шадрин успел на вас дать? Может, за вами уже выехали. Мне, признаться, надоело каждый день из тюрем людей выручать.
— Так муровского Буданцева — это вы?..
— Кто же еще? Одним словом, поедем ко мне домой, отсидитесь до прояснения обстановки. А в наркомат позвоните, скажете, что… В общем, сами придумаете, что сказать.
У крыльца дома на Столешниковом Валентин остановил «Гудзон», вышел на тротуар, за ним, с другой стороны, грузно, барственно, хотя и мешала слишком низкая посадка спортивной машины, вылез Заковский. Последним выбрался из двухдверного автомобиля Шульгин, откинув спинку переднего сиденья.
Он не успел бросить в решетку водостока почти докуренную папиросу, как к нему резко свернул человек со следами былой интеллигентности в виде длинного ратинового пальто, нахлобученной на уши шляпы с обвислыми полями и выпуклых очков.
— Подождите, товарищ, позвольте прикурить.
Сунулся к огню хилым кривоватым «гвоздиком», по пять копеек за штуку у уличного разносчика, дрожащей с похмелья рукой придержал мундштук Сашкиной папиросы. И неуловимым движением что-то вложил ему в ладонь.
— Вставишь в ухо, — услышал Шульгин тихий, как звук опадающего осеннего листа, шепот.
Через секунду человек, жадно затягиваясь, слился с потоком утренних прохожих.
— Что вы там? — обернулся к нему с порога Лихарев.
— Да прикурить дал какому-то пропойце, — пожал плечами Шульгин, отбрасывая окурок. — На спички и то у людей денег нет.
В ванной комнате, щелкнув задвижкой, он наконец разжал руку. Хотя с первой секунды, даже не разглядев лица «курьера», не сомневался в смысле происшедшего.
Дошел его «SOS» через пространство и время, дошел все-таки! И, значит, теперь все будет хорошо.
На ладони лежало нечто вроде пластикового наперстка телесного цвета, диаметром в полсантиметра. Мягкое и теплое на ощупь.
Шульгин, как ему и было сказано, вложил его в слуховой проход. Отчего-то — в левый.
Штучка вошла легко, он тут же перестал ее чувствовать, а посмотрев в зеркало, убедился, что снаружи она совершенно незаметна.
И услышал знакомый голос, тихий, но отчетливый:
— Нормально получилось? Ну, привет. А ты, наверное, уже испереживался?
Шульгин не знал, какая система связи тут используется, и ответил вслух, хотя и шепотом:
— Нормально. Но ты все же и сволочь, Антон. Я тебе первый раз это говорю?
— Не первый. Да бог с ним, я не в обиде. А какие ко мне претензии?
Именно от обыденности разговора Сашка окончательно успокоился. А и вправду, какие? Обещал Антон выручить из любой заварушки — вот и появился. Позже, чем хотелось? Так тоже вопрос — сильно ли хотелось, чтобы раньше? Помнится, переживал, как бы его Сильвия раньше времени из мозгов наркома не выдернула. Что ни говори, а оттянулся он по полной программе. И всего за пять дней.
— Ты, Саша, каким сейчас временем располагаешь? — спросил Антон, не получив ответа на первый вопрос и правильно истолковав смысл паузы.
— Кто ж его знает? Стою в ванной, слушаю тебя. После обеда меня настоятельно приглашают на аудиенцию к Сталину, а я еще не решил, идти или ну его на…
— Значит, раз в ванной, минут пятнадцать-двадцать, не привлекая внимания, просидеть там можешь. Отмокнуть, душ принять, побриться.
Доложи совсем коротко, что произошло, начиная со вчерашнего вечера. И ближайшие планы. Об остальном можно и позже.
Шульгин знал, что Антон владеет куда более надежными системами наблюдения и связи, так отчего же сейчас такой примитив? Об этом и спросил.
— Квартирка ваша очень сильно экранирована. Почти как их межгалактическая база. Начну защиту ломать — большой шум поднимется. А через эту капсулу и говорить можем, и я всю нужную информацию сниму. Так давай рассказывай быстренько.
Конспективно излагая события последних суток и особенно суть их ночных разговоров с Валентином, Сашка параллельно вспоминал о предыдущей, такой недавней встрече с форзейлем.
Они сидели тогда в тени огромного раскидистого дуба на пестрой от алых и голубых цветов лужайке, неподалеку от стен пресловутого Замка. В прерии доколумбовой Америки, настолько доколумбовой, что и индейские первопроходцы еще не успели переправиться из Сибири через Берингов пролив.