— В Сан-Франциско. (Сердце ее сжалось.) Сначала туда. Часов на пять. Хочешь встретить меня в аэропорту, Тэн? Пообедаем или что-нибудь еще придумаем. Мне нужно в какой-то Форт-Орд к десяти вечера, а я прилетаю в три. Мне сказали, что от Сан-Франциско туда часа два езды… — Его голос затих, оба они думали об одном и том же.
— И что потом? — внезапно охрипшим голосом спросила Тана.
— Полагаю, Вьетнам. Чудненько, а?
Она вдруг почувствовала раздражение.
— Ничего в этом чудненького, ты, тупоумный сукин сын. Надо было тебе идти со мной учиться на адвоката. Но ты вместо этого захотел порезвиться и обнюхать все бордели Франции. А теперь нате вам, пожалуйста, отправляешься во Вьетнам, чтобы тебе отстрелили яйца…
По щекам ее катились слезы, и никто в холле не осмеливался пройти мимо нее.
— Однако у тебя это звучит завлекательно.
— Болван.
— Ну, и что еще новенького? Ты еще не влюбилась?
— Как будто у меня есть время. Я только и делаю, что читаю. Когда прилетает твой самолет?
— Завтра в три.
— Я приеду.
— Спасибо.
Его голос опять зазвучал по-юношески, а когда Тана увидела его на следующий день, он показался ей бледным и усталым, уже не выглядел так хорошо, как в июне, и этот его краткий визит прошел нервно и натянуто. Она не знала, что с ним делать. Но пять часов — это не слишком много. Сначала она привезла его к себе в Беркли, потом они поехали в Чайнатаун [4] пообедать, немного погуляли, и Гарри все время посматривал на часы. Ему надо было успеть на автобус. Он решил не брать такси до Форт-Орда, но это сокращало время, которое можно было провести вместе. Они не смеялись так, как бывало, оба были расстроены.
— Гарри, почему ты это делаешь? Ты мог бы откупиться.
— Это не по мне, Тэн. Уж это ты должна понимать. И, может быть, в глубине души я думаю, что поступаю правильно. Есть, видимо, во мне какой-то патриотизм, о котором я и не подозревал.
Сердце Таны упало.
— Ради бога, никакой это не патриотизм. Это не наша война, — ее ужаснуло, что, вероятно, был какой-то выход, а он его не использовал. Он показал себя с той стороны, которая ей была неведома. Беспечный Гарри повзрослел, и теперь она видела в нем мужчину, прежде ей незнакомого. Упрямого и сильного. И хотя то, что он собирался сделать, страшило его, было ясно: он знает, чего хочет.
— Думаю, скоро это станет нашей войной, Тэн.
— Но почему ты?
Они долго сидели молча, и день пролетел слишком быстро. Прощаясь, она крепко обняла его и взяла обещание, что он будет звонить, как только выдастся случай. Но прошло шесть недель, а он не звонил, и к этому времени начальная подготовка кончилась. Он собирался вернуться в Сан-Франциско, повидать ее, но вместо поездки на Север стал готовиться к отправке на Юг.
Позвонил в субботу:
— Вечером я отправляюсь в Сан-Диего, а в начале недели — в Гонолулу.
У нее как раз был зачет, вырваться на пару дней в Сан-Диего никак нельзя.
— Проклятье! А в Гонолулу ты побудешь хоть немного?
— Наверняка нет.
Она тут же почувствовала: он что-то утаивает от нее.
— Что это значит?
— Это значит, что к концу следующей недели меня пошлют в Сайгон.
Его голос звучал холодно и твердо, как сталь, — совсем не похоже на Гарри. Она недоумевала, как это случилось. Именно этому удивлялся и он, каждый день все эти шесть недель. «Я считаю, просто повезло», — говорил он в шутку друзьям, но ничего шуточного в этом не было; когда ожидали вручения предписания, напряжение стало настолько ощутимым, что страшно было произнести лишнее слово. Никто не осмеливался говорить о своих чувствах, меньше всего те, кому повезло с распределением, может, другие не так удачливы. А Гарри был одним из неудачников.
— Скотство, конечно, но так уж оно есть, Тэн.
— Твой отец знает?
— Я звонил вчера вечером. Никому не известно, где он. В Париже думают, что он в Риме. В Риме думают, что он в Нью-Йорке. Я пытался позвонить в Южную Африку, но потом решил насрать на сукиного сына. Рано или поздно сам узнает, где я. (Почему, черт возьми, у него такой отец, которого невозможно поймать? Тана попыталась бы даже разыскать его, будь он другим, но он всегда казался ей не тем человеком, с которым хочется познакомиться.) Я написал ему по лондонскому адресу и оставил записку у «Пьерра» в Нью-Йорке. Это все, что я мог сделать.
— Вероятно, это даже больше, чем он заслуживает. Гарри, я могу что-нибудь сделать?
— Молись за меня.
Похоже, он не шутил, и Тана была потрясена. Это невозможно. Гарри, ее лучший друг, ее брат, по сути, ее двойник, — и его посылают во Вьетнам. Ее охватила паника, доселе ей неизвестная, и абсолютно ничего нельзя было поделать.
— Позвонишь мне еще перед отъездом?.. И из Гонолулу?..
Глаза ее наполнились слезами. «А если с ним что-нибудь случится? Нет, — она стиснула зубы, — не надо позволять себе даже думать об этом. Гарри Уинслоу непобедим, и он принадлежит мне, часть моего сердца отдана ему». Но, постоянно ожидая звонков, несколько дней она ходила как потерянная. Он звонил дважды до отъезда из Сан-Диего. «Прости, что долго не звонил, был занят, совсем затрахался, триппер, наверное, подхватил, ну и черт с ним». Почти всегда он был пьян, а на Гавайях, откуда тоже пару раз позвонил, вообще не просыхал, а потом он уехал — в безмолвие, джунгли и бездны Вьетнама. Ее воображение рисовало опасности, которым он подвергался, а позже стали приходить веселые разухабистые письма о жизни в Сайгоне, о проститутках, наркотиках, уютных некогда гостиницах, изящных девушках, о том, что ему пригодился его французский, — и она стала успокаиваться. Старина Гарри, он нисколько не меняется: что в Кембридже, что в Сайгоне — один и тот же. Тана успешно сдала все экзамены, прошел День Благодарения и первые два дня рождественских каникул, которые она провела у себя в комнате в окружении груды книг, и вот около семи вечера кто-то заколотил в ее дверь:
— Вас к телефону.
Мать часто звонила ей, и Тана знала почему, хотя они не говорили об этом. Праздники были трудным временем для Джин. Артур никогда не проводил с нею много времени, и все-таки она надеялась на лучшее. Всегда находились оправдания и причины, он посещал вечеринки, на которые не мог пригласить ее. Тана даже подозревала, что у него есть и другие женщины, а теперь еще Энн с мужем и ребенком, и, может быть, Билли тоже с ними, а Джин просто не была членом семьи, несмотря на то, что уже много лет она все время рядом.
— Сейчас приду, — отозвалась Тана, натягивая халат и спускаясь к телефону.