— Я бы очень хотела, чтобы она сейчас была рядом с тобой. Я делала все, что могла. Я пыталась ее спасти, но не смогла, не смогла!
Она уронила голову и зарыдала еще сильнее.
Вся семья недоуменно смотрела на эту парочку. Женщины приблизились, желая помочь, но Руджеро остановил их жестом. Он сам подошел к плачущей Полли, встал на одно колено рядом и положил руку ей на плечо. Он молчал, ожидая, когда буря утихнет.
— Полли, — наконец сказал он. — Посмотри на меня.
Она мотнула головой. Ей не хотелось никого видеть.
— Ладно, — проговорил Руджеро. — Но хотя бы давай отнесем малыша в кроватку.
Девушка кивнула, не в силах говорить.
— Идем. Поднимайся, — он помог ей встать.
Все расступились, пропуская пару с ребенком. Лишь Сара кивнула своему сыну, желая его поддержать.
Когда они пришли в комнату, Полли сказала:
— Со мной все в порядке. — Она присела на кровать и прижала к себе Мэтью.
Руджеро вынул откуда-то носовой платок и передал ей.
— Но ты еще плачешь, — заметил он.
— Нет, уже нет, — выдохнула девушка, заливаясь новыми слезами.
Руджеро ничего не сказал, просто сел рядом и обнял ее за плечи.
Наконец Полли успокоилась.
— Все, теперь точно все в порядке, — отозвалась она хриплым голосом.
Он не поверил.
Она наверняка притворяется, как всегда, думает о других, а не о себе. Да когда она вообще думает о себе?!
— Давай уложим малыша, — предложил Руджеро.
Девушка посмотрела на ребенка, который тихо сидел на ее коленях, все еще иногда вздрагивая, и поцеловала его в макушку.
— Идем, родной.
— Где лежат его пижамки?
— В том ящике.
Руджеро вынул какие-то вещи и передал Полли, которая ловко переодела Мэтти.
— Почему бы тебе не помочь? — спросила она.
Он мотнул головой.
— Еще не хватало чужаку принимать в этом участие.
Зато он помог девушке, накрыть ребенка одеяльцем.
Заснул малыш тотчас же, как его маленькая головка коснулась подушки.
— Ну вот, теперь все отлично, — проговорил Руджеро, с умилением гладя на сына.
— Он всегда такой милый, — отозвалась Полли. — Просто он вспомнил мамочку. Он скучает по ней. Только дети так сильно нуждаются в материнской любви.
— Не только дети. Разве ты не помнишь, как орал я? Правда, мне нет прощения, я же не ребенок.
Он любовно коснулся рукой колыбели.
— Возможно, мы с ним поможем друг другу, — задумчиво произнес Руджеро. — Кажется, мы разговариваем на одном языке.
— Я должна была об этом догадаться, — сказала девушка с явным сожалением. — Малыш просто устал. Столько всего нового вокруг!
— А как насчет тебя? — вдруг спросил Руджеро.
— Со мной все в порядке, — автоматически повторила она, как будто уже давно заготовила эту фразу, но слезы опять потекли по ее щекам. — Я не знаю, почему, просто вдруг…
— Это закономерно. Ты слишком долго терпела и справлялась со всем сама, но никто не может всегда быть сильным.
— Но я медсестра. Быть сильной — моя профессиональная обязанность.
— Даже медсестры — всего лишь люди.
— Я привыкла ухаживать за больными и слабыми, — прошептала Полли. — Но, знаешь, когда умирает твой близкий человек и когда это длится месяцами… Я так хотела помочь Фриде, но не смогла. Я ухаживала за ней, облегчала ее страдания, но я так и не принесла никакой пользы. Я не смогла, не смогла…
И вот опять. Волна отчаяния затопила ее, и в этом слепом отчаянии она подошла к стене и стала биться о нее лбом, не зная, что еще делать.
Руджеро тотчас же подскочил к ней, обнял и прижал ее голову к своей груди.
— Выпусти боль, пусть уйдет, не борись, — сказал он.
Она сделала неопределенный жест, словно хотела отстраниться, но он не отпустил ее. Так она прорыдала у него на плече еще несколько минут, и кажется, от этого ей стало намного легче.
Девушка почувствовала, что Руджеро ведет ее к кровати, усаживает и сам садится рядом. Кажется, у нее не осталось никаких сил. Сколько слез она выплакала!
Полли почувствовала, как он прислонился щекой к ее щеке и замер.
— Я хочу, чтобы ты мне все рассказала, — сказал он тихо.
— Но я уже и так рассказала. Мы так много о ней говорили!
— Нет, мы говорили обо мне и моей Сапфире, — грозно сказал Руджеро. — Но мы никогда не говорили о том, что она сделала с тобой, какую боль причинила тебе.
— Это неважно, — словно в лихорадке проговорила она.
— И ты в это веришь? Думаешь, твои страдания ничего не значат? Ты решила, что сама ничего не значишь? Тебе важно выговориться, облегчить душу, иначе ты сойдешь сума. А кто лучше выслушает, чем я?
Полли шмыгнула носом.
— Не прячь больше свои чувства, в этом нет надобности. Расскажи, как ты нашла в себе силы, как ты справлялась? Только не говори больше, мол, ты медсестра, такой ответ меня не устроит.
Слова Руджеро поразили ее в самое сердце, но она молчала. Это была незнакомая для нее территория, и она испытывала ужас. Но Руджеро можно доверять, его глаза не лгут.
— Начинай.
Девушка вздохнула.
— Фрида жила в Йоркшире, в доме, который Джордж называл Рэнли-Мэнор. А я жила на юге Лондона, рядом с больницей, в которой работала. Однажды вечером она появилась у меня на пороге, держа на руках Мэтти. Джордж выгнал ее, узнав, что ребенок не его. Я приютила их. Сначала мы были счастливы. Фрида отлично готовила, я даже стала поправляться: до ее приезда я ела как попало. Потом она сообщила, что у нее возникли некоторые подозрения насчет ее здоровья. Она прошла обследование, и анализы показали: никакое лечение уже не поможет. Мне пришлось ухаживать за ней, но самое худшее было впереди…
Полли перевела дыхание.
— Что?
— Нет, это неважно.
— Важно! Рассказывай!
— Не надо, пожалуйста! — она снова чуть не зарыдала.
— Полли, либо ты скажешь сейчас, либо потом это будет отравлять всю твою жизнь.
— Не могу…
— Можешь, ведь я же рядом.
Руджеро наклонился и поцеловал ее прямо в макушку.
— Расскажи мне все. Расскажи сейчас.
— Фрида доверяла мне, ведь я отличная сиделка. Однажды она сказала мне: «Ты медсестра, Пол, ты не дашь мне умереть, правда?» Так она повторяла много-много раз, а я кивала и кивала. Что я могла сказать? На самом деле я ничего не знала и ничего не могла…