Она яростно выдохнула и собиралась влепить ему пощечину, но он поймал ее руку.
— Если бы я хотела заманить Лоренцо, я бы уже давно это сделала.
Его пальцы сжались сильнее, и в глазах появился странный блеск.
— Ты хочешь сказать, такого никогда не было?
— Отпусти меня сейчас же!
— Интересно, спала ты с ним? Ты отрицала это в вечер нашего знакомства, или мне так только показалось… я мог ошибиться… скажи мне… Скажи мне! — со злостью произнес он.
— Я ничего тебе не скажу. Это не твое дело.
— Лучшее, что Лоренцо сделал, — это то, что сбежал тогда. Он бы тебя разочаровал. Ты же сама знаешь это.
Да, она знала. Биение ее сердца говорило ей об этом, но она ни за что не признается в этом Ренато.
— Если ты думал так, зачем же толкнул меня к нему?
— Тогда я еще ничего не знал. Так же, как и ты. Но теперь мы оба знаем.
— Если бы я стала женой Лоренцо, я была бы верна ему до конца…
— И не имеет значения, каким печальным был бы этот конец для всех нас? — В его голосе слышалась нескрываемая жестокость. — Мы бы все могли сгореть в аду, который сами создали бы себе. — Он резко остановился. — Хочешь, расскажу тебе, что такое ад?
— Уверена, ты знаком с разными его видами.
— Это когда любишь, того не желая, и желаешь, не любя.
Она, дрожа, вздохнула.
— Отпусти меня, Ренато. Отпусти.
Она освободила свою руку и отошла назад, но не сводила с него глаз, будто он был диким животным, готовым в любую секунду наброситься на нее. Намного безопаснее было относиться к этому человеку как к врагу. Его лицо было таким бледным, каким она еще никогда его не видела.
Шаги Джокасты вывели их из состояния безумия, и они оба через силу улыбнулись, когда она вошла. Каким-то образом напряженная атмосфера испарилась.
Ренато поприветствовал Джокасту, как старого друга. И Хизер заметила, как та рада была его приезду. Пока они разговаривали, Хизер пыталась прийти в себя.
Что произошло? Они снова поругались, спустя несколько минут после встречи. Но в ссорах с Ренато всегда было что-то завораживающее.
Хизер почувствовала, что злость отпускает ее. Его не было так долго! Теперь она могла объяснить ту боль в груди, которую чувствовала последнее время.
— Ваше любимое вино, синьор, — сказала Джокаста, наполняя его бокал.
— Спасибо. И еще меня пригласили перекусить.
— Я не приглашала тебя ни на закуску, ни на ужин, — заметила Хизер, когда они остались наедине.
— Но ты как раз собиралась это сделать. Я это почувствовал.
Подумать только, она была счастлива видеть этого человека! Черт возьми, он же только нарушал ее спокойствие! Он, как всегда, приехал в самый неподходящий момент. И при этом так выглядел, что ее сердце пело, и она не понимала, как могла так долго прожить без него. С каким удовольствием она сейчас свернула бы ему шею!
— И с какой радости ты просил ее сейчас накрывать на стол…
— Мы уезжаем сразу же после еды. И у нас нет ни одной свободной минутки, — деловито сообщил он и тут же спросил: — Расскажи мне, как ты тут жила, пока меня не было?
— Наслаждалась твоим отсутствием. Могу я надеяться на скорое повторение?
— Боюсь, нет. Это имение всегда было одним из наиболее выгодных, и оно должно таким и остаться. Это означает, что ты должна знать, как им управлять. Конечно, отвечает за все Луиджи. Но если ты не будешь знать, что и как делает управляющий, он не будет тебя уважать.
— Но… — Хизер хотела еще раз попытаться объяснить, что она хочет вернуть поместье законному владельцу, но передумала.
— Ожидаются дожди, — продолжал Ренато. — Но у нас еще есть в запасе несколько дней. Именно поэтому я здесь. Пошли.
Небольшая толпа собралась посмотреть на них, когда они садились в его машину с открытым верхом.
— Твои жильцы, — сказал ей Ренато.
— Ты имеешь в виду, что некоторые из них живут в домах, принадлежащих имению?
— Все они живут в Эллоне, которая принадлежит тебе.
— Но я думала… только пара домов…
— Каждый дом в деревне. Поэтому все, что ты делаешь, имеет к ним прямое отношение.
В тот вечер они осмотрели виноградники, фруктовые сады, плантации оливковых деревьев. Все это было теперь ее. Все было ухожено. Жители праздновали невиданный урожай и хотели поговорить о займах на удобрения на следующий год. Это была сфера Ренато. Ей не останется ничего другого, как просто молчать. Но он повел себя благородно: вводил ее во все переговоры, с почтением обращаясь к ней, объяснял, что она должна знать.
Одна овцеферма очаровала ее. Она задавала множество вопросов, чем заслужила одобрение окружающих. На смеси английского, итальянского и сицилийского она объяснила им, что ее дядя тоже разводил овец.
— Я проводила каникулы на его ферме, и он разрешал мне помогать ему. Мне это очень нравилось.
— А какие породы овец он разводил? — спрашивали крестьяне.
— Черномордых, ангорских… — Их беседа продолжалась долго и доставила удовольствие обеим сторонам.
Они показали ей своего лучшего барана, обсудили очень высокие ветеринарные счета.
По дороге назад Хизер увидела, что двери домов на главной улице Эллоны были раскрыты и жители наблюдали за ними. Местный священник вышел поприветствовать их, и они остановились, чтобы зайти к нему на чашку чая. Было очевидно, что такое поведение людей имело какую-то причину. И Хизер боялась, что начинала о ней догадываться.
— Завтра поедем на лошадях, — сказал Ренато, когда они приехали на виллу.
— Ты завтра опять приедешь?
— Я останусь на ночь. Ты же не имеешь ничего против?
— Вовсе нет, — вежливо ответила она. — Я скажу Джокасте.
— Не утруждай себя. Она уже отнесла вещи в мою комнату.
Было ясно, что он был любимчиком Джокасты, которая не только распаковала его вещи, но и заказала его любимую еду. Итак, он хозяйничал в доме. Но, с другой стороны, она же сама постоянно говорила, что «Белла Розария» не принадлежит ей по-настоящему. На что же ей было жаловаться?
Они насладились последними лучами солнца, гуляя по саду.
— Мне нравилось играть здесь, — вспоминал Ренато. — Это было самое подходящее место для игры в разбойников. Я собирал мальчишек из деревни, и мы устраивали войны.
Она улыбнулась.
— Интересно, как Баптиста относилась к таким играм в саду?
— Она не была против. Самое главное, чтобы в этом саду царило счастье, говорила она. — Они дошли до розовой беседки и присели на деревянную лавочку. — По вечерам я часто заставал ее сидящей здесь с закрытыми глазами.