«В спортзал», — подумал Пьетро.
Но там был тупик. Дверь, выходившая во двор, запиралась на ключ, а на окнах стояли металлические решетки.
28
Итало спускался по лестнице, старясь не дышать.
Нос раздулся. Струйка крови стекала по губам, он слизывал ее кончиком языка.
Как старый медведь, раненый, но не сдавшийся, он спускался осторожно и тихо, держась за стену. Двустволка выскальзывала из вспотевшей руки. За лестничной площадкой на полу виднелось золотистое пятно света.
Дверь была открыта.
Сардинцы были в классе технических средств.
Он должен был захватить их врасплох.
Он снял ружье с предохранителя и перевел дух.
«Вперед! Входи!»
Он сделал некое подобие прыжка и оказался в классе. Неоновый свет ослепил его.
С закрытыми глазами он направил ствол в центр класса.
— Руки вверх!
Осторожно открыл глаза.
Класс был пуст.
Никого…
Он увидел стены, перепачканные краской. Надписи. Неприличные рисунки. Попытался прочесть. Глаза привыкали к свету.
«Ди… ректор со… сосен у замдиректора».
Он растерялся.
Что это значит?
Он не мог понять.
Каких еще сосен? Из кармана куртки он вытащил очки и нацепил их. Перечитал надпись. «Ах, вот оно что! Директор сосет у замдиректора». Потом следующая. «У Итало… что? Ноги! Ноги воняют рыбой».
— Сукины дети, сейчас у вас ноги рыбой завоняют! — заорал он.
Потом он увидел другие надписи, а на полу, разбитые на кусочки, валялись телевизор и видеомагнитофон.
Это не могли быть сардинцы.
Им никакого дела не было ни до директора, ни до Палмьери, ни, тем более, до того, воняют ли у него ноги.
Их интересовало только то, что можно украсть. Этот разгром наверняка устроили ученики.
Осознать это для него означало в один миг лишиться надежд на славу.
В мечтах его уже сложилась картина: приезжает полиция и находит сардинцев, лежащих связанными, как сосиски, готовыми к отправке в тюрягу, а он сидит рядом, покуривая, и сообщает, что просто делал свою работу. Он получил бы официальную благодарность от директора, и друзья похлопывали бы его по плечу, а в «Стейшн-баре» ему бесплатно наливали бы вина, увеличили бы пенсию за мужество, проявленное в этом деле, а теперь ничего этого не будет.
Ровным счетом ничего.
И это взбесило его еще больше.
Он повредил колено, сломал нос — и все из-за пары мелких сучат.
Ох и дорого они ему заплатят за свою выходку! Так дорого, что и внукам своим будут об этом рассказывать как о самом страшном случае в жизни.
Но где же они?
Он огляделся. Зажег в коридоре свет.
Дверь в спортзал была приоткрыта.
Губы Итало искривились в ухмылке, он захохотал, громко, очень громко.
— Молодцы! Правильно спрятались в спортзале. В прятки поиграть захотели? Ладно же, поиграем в прятки! — заорал он что было мочи.
29
Зеленые маты для прыжков в высоту стояли плотно прислоненные один к другому и были привязаны к шведской стенке.
Пьетро забрался в них, в середину, и замер, не шевелясь и стараясь не дышать.
Итало ковылял по залу.
«Тум-шшшшш, тум-шшшшш», — делает он шаг одной ногой и волочит другую, делает шаг одной и волочит другую.
Интересно, где спрятались остальные?
Когда они оказались в зале, он помчался прятаться в первое попавшееся место.
— Выходите! Живо! Я вам ничего не сделаю. Не бойтесь.
«Никогда. Никогда не верь Итало».
Врет как сивый мерин.
Он сволочь. Однажды, когда Пьетро был в начальном классе, они с Глорией тайком сбежали из школы в бар напротив купить мороженого. Буквально на минутку, не больше. Когда они возвращались с пакетом, Итало их поймал. Он отнял у них мороженое, а потом притащил обоих в класс за уши. Два часа потом ухо у Пьетро горело. И он был уверен, что потом Итало сам съел все мороженое, расположившись в гардеробе.
— Клянусь, ничего вам не сделаю. Выходите. Если выйдете сами, я ничего не скажу директору. Выходите и покончим с этим.
А если он найдет Пьерини и остальных?
Конечно, они скажут, что он был с ними, и потом будут клясться и божиться, что это он их заставил залезть в школу и что это он разбил телевизор и исписал стены…
Мрачные мысли крутились у него в голове, и не самая последняя из них была мысль об отце, который с него шкуру живьем сдерет, как только он вернется домой («А ты вообще вернешься домой?»), потому что он не закрыл Загора в конуре и не вынес мусор на помойку.
Он устал. Нужно было расслабиться.
«Спи…»
«Нет!»
«Совсем немножко… минуточку…»
Здорово было бы заснуть. Он прислонился головой к мату. Мат был влажным и немного вонючим, но это не важно. Ноги подгибались. Он был уверен, что мог бы спать стоя, как лошадь, зажатый между двумя матами. Веки закрывались. Он не сопротивлялся. Он был готов упасть, когда почувствовал, как маты шевелятся.
Сердце ушло в пятки.
— Выходите! Выходите! Вылезайте оттуда!
Уткнувшись ртом в отвратительный мат, он подавил крик.
30
Он уже ничего не понимал.
Спортзал был пуст.
Где они?
Они должны все-таки быть там, где-нибудь прятаться.
Итало стал перетряхивать маты, тыкая в них двустволкой.
— Вылезайте!
Им некуда бежать. Дверь на волейбольное поле закрыта на ключ, и дверь в подсобку тоже закры…
«Ну-ка, ну-ка!»
… та.
Рядом с замком дерево было повреждено. Они выломали дверь.
Он ухмыльнулся.
Открыл дверь. Темнота. Стоя на пороге, он протянул руку в поисках выключателя. Он был рядом. Включил свет. Не получилось. Света не было.
Он поколебался и шагнул за порог, погружаясь во тьму. И услышал, как под ногами хрустнули осколки неоновых ламп.
Комнатушка была забита шкафами, коробками, окон в ней не было.
— Я вооружен. Без шу…
И получил удар по затылку плотно набитым опилками десятикилограммовым ортопедическим мячом. Он не успел прийти в себя от неожиданности, как второй мяч ударил его в правое плечо и еще один, на этот раз баскетбольный, запущенный с убойной скоростью, попал прямо в распухший нос.