— Какая тебе разница? Давай залезай. — Мьеле открыл дверцу машины. — У тебя был скверный день. Я проверю у них документы и отпущу, — проговорил он и втолкнул Баччи внутрь.
— Давай побыстрее, и по домам, — устало вздохнул Баччи.
Мьеле закрыл дверцу и снял пистолет с предохранителя.
«А теперь поглядим».
Образцами для подражания для Бруно Мьеле были ранний Клинт Иствуд, времен инспектора Каллахана, и Стив Маккуин в роли Буллита. Цельные люди. Хладнокровные, способные не дрогнув выстрелить в тебя в упор. Поменьше слов, побольше дел.
Мьеле собирался стать таким же. Однако он понял, что для того, чтобы преуспеть, надо иметь цель, и нашел ее. Очистить свой участок от моральных разложенцев и преступников. И если придется применять силу, тем лучше.
Сложность была в том, что он терпеть не мог собственную униформу. Она ему была отвратительна. Уродливая, смешная. Сшитая черт-те из чего. Из дрянного материала. Как у польской полиции. При виде своего отражения в зеркале его мутило. В таком дурацком мундире он никогда не сможет продемонстрировать свои лучшие качества. Даже Грязный Гарри, если бы его нарядили в форму итальянской полиции, никем бы не стал — не просто так же он носил твидовые пиджаки и узкие брюки. Ничего, еще годик, и он сможет подать заявку в особое подразделение. Если его примут, то он будет ходить в штатском, и тогда ему станет комфортно. С «вальтером П38» под мышкой. И в красивом белом плаще, который он купил на летней распродаже в Орбано.
Мьеле постучал фонариком в окошко водителя.
Стекло опустилось.
За рулем сидел парнишка.
Мьеле пристально оглядел его, не выказывая никаких эмоций (еще одна черта старика Клинта).
Больно страшный. Лет около двадцати.
Годков эдак через пять, ну, может, шесть, не больше, парень облысеет. Он их, лысых, сразу видит. У этого патлы собраны в длинный хвост, но надо лбом-то волосенки реденькие, как деревья в лесу после пожара. И уши огромные, как баранки, левое более оттопыренное. И словно специально, чтобы подчеркнуть уродство, с мочки этого уха свисали пять серебряных колец. Панк, похоже, считал, что похож на Боба Марли или еще какую-нибудь обдолбанную рок-звезду, но похож он был скорее на Вальтера Кьяри, наряженного волшебником Цурли.
Потаскушка с синими волосами глядела прямо перед собой, скривив рот. В ушах у нее торчали наушники. Она была вполне ничего. Без железяк на лице и краски на волосах вполне сошла бы. Ничего особенного, конечно, но для минета или перепихона в темноте по-быстрому сойдет.
Мьеле заглянул в салон:
— Добрый вечер. Документы, пожалуйста.
Запах, сильный и совершенно особенный, как запах коровьего навоза, стимулировал его рецепторы, создавая ионный поток, по нервам добравшийся до мозга, где задействовал нейроны центра памяти. И Бруно Мьеле вспомнил.
Ему было шестнадцать, он сидел на пляже в Кастроне и распевал «Blowin' in the wind» в компании нескольких ребят из «Общности и освобождения» в Альбано, у них был лагерь неподалеку. И вдруг пришли какие-то четыре ушлепка, которые стали крутить папиросы. Ему предложили одну, и он, чтобы произвести впечатление на одну брюнетку, взял. После первой затяжки он закашлялся, из глаз полились слезы, а когда он спросил, что это, четыре придурка заржали. Потом ему кто-то объяснил, что это была сигарета с наркотой. Он неделю провел в ужасе, уверенный, что стал наркоманом.
В этом «мерседесе» пахло так же.
Гашиш.
Дым. Наркотики.
Вальтер Кьяри и Прекрасные Локоны обкурились. Он направил фонарик на пепельницу.
Опаньки. А этот кретин Баччи хотел их отпустить!..
Не просто окурки, куча окурков. Торчат из пепельницы. Даже не потрудились их спрятать. Эти двое или совсем идиоты, или уже обкурились так, что и этого сделать не в состоянии.
Вальтер Кьяри открыл бардачок и протянул ему техпаспорт и страховку.
— Права?
Тот достал из кармана бумажник и вытащил права.
Вальтера Кьяри на самом деле звали Массимилиано Францини. Родился 25 июля 1975 года, проживал в Риме, улица Монти Париоли, 128.
Права были в порядке.
— Чья машина?
— Моего отца.
Он заглянул в техпаспорт. Машина была оформлена на Мариано Францини, проживающего на улице Монти Париоли, 128.
— И отец тебе разрешил взять такую машину?
— Да.
Мьеле протянул руку и коснулся фонариком бедра девушки.
— Сними наушники. Документы.
Прекрасные Локоны вытащила наушники, скривилась, словно съела дохлую мышь, и извлекла из рюкзачка удостоверение и протянула ему с видимым неудовольствием.
Ее звали Мартина Тревизан. Тоже римлянка, проживает на улице Паленко, 34. Мьеле не сильно разбирался в столичных улицах, но ему казалось, что улица Паленко где-то рядом с площадью Эвклида Париоли.
Он вернул документы и поглядел на обоих.
Двое засранцев из района Париоли, косящих под панков.
Они даже хуже, чем воры. Намного хуже. Воры, по крайней мере, хоть чего-то боятся. Эти нет. Это мажоры, прикинувшиеся хулиганьем. Катаются как сыр в масле, выросли на отцовских денежках, а родители им внушили, что они хозяева жизни, что жизнь — это веселая прогулка, что если они хотят, могут курить траву, если им нравится, могут одеваться как бомжи.
Мьеле расплылся в блаженной улыбке, показывая желтые зубы.
Эта буква А — анархия, — нарисованная ручкой на джинсах, обижает тех, кто не жалея сил вкалывает под дождем ради поддержания порядка, эти окурки, торчащие из пепельницы, оскорбление для того, кто сделал всего одну затяжку по неведению и потом неделю терзался, не стал ли он наркоманом, эти банки из-под кока-колы, нагло разбросанные по сиденьям машины, на которую нормальный человек себе за всю жизнь денег не накопит, плевок в лицо обладателю «Альфы 33 твин спарк», моющему ее по воскресеньям в фонтане и отыскивающему б/у запчасти. Эти двое с головы до ног были живой насмешкой над ним лично и всей полицией.
Эти сукины дети над ним издеваются.
— Твой отец знает, что ты взял машину?
— Да.
Закончив проверять страховку, Мьеле заговорил неофициальным тоном:
— Любите курить? — Подняв взгляд, он увидел, что Вальтер Кьяри чуть в обморок не упал.
И это придало ему позитивный заряд, и он обнаглел.
Он уже не ощущал холода. И дождя тоже. Он прекрасно себя чувствовал. Уверенно.
Быть полицейским в сто раз лучше, чем футболистом.
Они у него в руках.
— Любите курить? — повторил он тем же тоном.
— Простите, не понял, — пролепетал Вальтер Кьяри.