— Он уезжает… Смотри, уезжает… Смотри, твою мать! Это все ты и твой мотороллер сраный.
Говнюк прирос к велосипеду и, словно ему кто-то ракету в зад вставил, стремительно помчался вперед.
Пьерини, осторожно снимая руки с боков Фьяммы, заорал ему в ухо:
— Тормози! Тормози к черту! Дай я слезу.
Мотороллер замедлил ход, скрипя тормозами. Когда он остановился, Пьерини спрыгнул.
— А теперь ты слезай!
Фьямма вопросительно поглядел на него.
— Ты что, не видишь? Вдвоем мы его не догоним. Слезай живо!
— Да наф… — попытался возразить Фьямма, но, увидев перекошенное злобой лицо приятеля, понял, что лучше подчиниться.
Пьерини вскочил на мотороллер, крутанул ручку газа и крикнул:
— Жди тут. Я его собью и вернусь.
109
Аврелиева дорога, один сплошной поток машин в обе стороны, была в двух сотнях метров.
Пьетро на ходу обернулся, вдыхая и выдыхая раскаленный воздух.
Он оторвался от них, но не намного. Видимо, они остановились.
А сейчас опять приближаются.
У него не было больше сил.
«Сделай что-нибудь, ну придумай что-нибудь…»
Что? Что тут придумаешь?
И тут он придумал. Придумал кое-что по-своему гениальное и героическое. Конечно, не самое выдающееся — Глория, Миммо и Фаусто Коппи (кстати, где он? У него не осталось в запасе совета на такой случай?), как и всякий мало-мальски здравомыслящий человек, запретили бы ему это делать, но сейчас он понял, что это единственная возможность спастись — или…
«Не думай об этом».
Пьетро поступил так, не сбавляя скорость, наоборот, употребив остатки сил на то, чтоб посильнее крутить педали, он рванул как безумный к дороге с отчаянным намерением пересечь ее.
110
Говнюк чокнутый просто. Он решил покончить с собой.
Правильно. На это Пьерини возразить было нечего.
Морони так решил, видать, понял: это самое разумное, что можно на его месте сделать.
Пьерини затормозил и бешено захлопал в ладоши.
— Класс! Молодец! Так!
Его потом ложкой с асфальта соскребать будут.
Часть там, часть тут. Голова! Где голова? А правую ногу никто не видел?
— Убейся! Мне нравится! Молодец! — орал он, не прекращая с восторгом аплодировать.
Всегда приятно видеть, что кто-то хочет убиться от страха перед тобой.
111
Пьетро не сбавил скорость. Лишь слега зажмурился и прикусил губу.
Если он умрет, значит, пришло его время, а если ему суждено жить, значит, он проедет через поток машин невредимым.
Все просто.
Жизнь или смерть.
Черное или белое.
Пан или пропал.
Камикадзе, вперед.
Пьетро даже не думал о промежуточных оттенках между белым и черным: о параличе, коме, страданиях, инвалидном кресле, неотступной боли и сожалениях (если у него останется способность жалеть) длиной во всю оставшуюся жизнь.
Его слишком захватил страх, чтобы думать о последствиях. Даже когда до перекрестка оставалось меньше ста метров и перед ним возник огромный, ярко освещенный желтыми огнями знак «Осторожно! Опасный перекресток», и он ощутил легкое желание нажать на тормоз, перестать крутить педали, поглядеть вправо и влево. Он просто поехал через шоссе, словно никакого шоссе и не было.
А Фабио Паскуале, позывные «Рэмбо 26», несчастный водитель грузовика, увидев, как Пьетро вдруг возник перед ним ниоткуда, как кошмар, засигналил, надавил на тормоз и за сотую долю секунды осознал, что прямо сейчас в его жизни произойдет перелом к худшему, что долгие годы он будет воевать со своей совестью (на спидометре было сто десять, а максимальная разрешенная скорость на этой трассе девяносто), с правосудием и адвокатами и с женой, сто лет долбившей ему, чтобы он бросил свою убийственную работу и шел работать в кондитерскую — зять место предлагает, — и вздохнул облегченно, когда пацан на велосипеде исчез так же, как появился, и никакого хруста костей и железного скрежета не последовало, и он понял, что Господь его помиловал, что он не переехал мальчишку, и завопил от счастья и гнева одновременно.
Пьетро, проехав перед фурой, оказался на разделительной полосе, по встречной ехал, сигналя, красный «ровер». Если он затормозит, то окажется под колесами, а если не затормозит, все равно окажется под колесами, но тут «ровер» неожиданно вильнул влево и проехал у него за спиной, в двух сантиметрах, поток воздуха качнул Пьетро вправо, потом влево; переехав дорогу и оказавшись у поворота на Искьяно Скало, он потерял равновесие, притормозил на гравии, но заднее колесо потеряло сцепление с грунтом, и он повалился, расцарапав ногу и руку.
Живой.
112
Грациано Билья вышел из дома, где жила Флора Палмьери, прошел по двору и остановился, пораженный красотой наступившего дня.
Небо было ярко-голубым, а воздух таким чистым, что за кипарисами, росшими вдоль дороги, и холмами проглядывали даже острые пики Апеннинских гор.
Он прикрыл глаза и подставил лицо теплым солнечным лучам, как старая игуана. Вдохнул полной грудью, и его обонятельные рецепторы уловили густой запах навоза, лежавшего по всей дороге.
— Вот это аромат! — довольно пробормотал он. Этот запах перенес его в прошлое. В то время, когда ему было шестнадцать и он работал в манеже в Персикетти.
— Вот что я сделаю…
Почему ему это раньше в голову не пришло?
Надо купить лошадь. Гнедого красавца коня. И тогда, когда он окончательно обоснуемся в Искьяно (скоро, очень скоро), в хорошую погоду, как сегодня, он будет ездить верхом. Далеко, в лес Акваспарты. На собственной лошади он сможет ездить на охоту на кабана. Только не с ружьем. Огнестрельное оружие он не любил: это как-то неспортивно. С арбалетом. Арбалетом из углеродного волокна и титанового сплава, вроде тех, с какими в Канаде ходили на гризли. Сколько, интересно, стоит такая штука? Немало, но это вещь необходимая.
Он присел три раза, пару раз повертел шеей, разминая суставы. После непредвиденного сплава по течению, удара головой о камни и сна на диване он чувствовал себя разбитым. Словно разобрали позвоночник на позвонки, а потом собрали в произвольном порядке.
Но если тело было измучено, душа — наоборот. В ней сияло солнце.
И все это благодаря Флоре Палмьери. Сказочной женщине, которую он встретил, изгнавшей из его сердца Эрику.
Флора спасла ему жизнь. Да, если бы не она, то снесло бы его в водопад, размозжило о камни — и привет.
Он ей теперь по гроб жизни будет благодарен. А тибетские монахи говорят, что если кто-то спасает тебе жизнь, он должен отвечать за тебя до конца своих дней. Теперь они связаны навечно.