Дебил завел мотор, худой сел сзади, но прежде чем уехать, пригрозил Грациано:
— Погоди! Много о себе возомнил. — Потом поглядел на мелкого, который уже поднялся на ноги. — А с тобой мы еще не закончили. Сегодня тебе везет, завтра — нет.
116
Он возник ниоткуда.
Как добрый парень из вестерна, человек с Запада, как Безумный Макс.
Дверца черной машины открылась, и вышел вершитель правосудия, одетый в черное, в солнечных очках, в развевающемся плаще, красной шелковой рубашке, — и показал им.
Пара приемов каратэ — и готовы Пьерини и Фьямма.
Пьетро знал его. «Это сам Билья». Тот, что встречался со знаменитой актрисой и участвовал в шоу Маурицио Костанцо.
«Может, он как раз ехал от Маурицио Костанцо, остановился и спас меня».
Прихрамывая, он подошел к своему герою, который стоял в стороне от дороги и пытался рукой почистить грязные сапоги.
— Спасибо вам. — Пьетро протянул руку.
— Не за что. Только сапоги испачкал, — ответил Грациано, пожимая мальчику руку. — Больно тебе?
— Немного. Мне уже и раньше было больно — я с велосипеда упал.
На самом деле бок, в который они его пинали, сильно ныл, и Пьетро чувствовал, что потом станет еще хуже.
— Почему они тебя обижали?
Пьетро сжал губы и попробовал придумать в ответ что-нибудь впечатляющее, что понравится его спасителю. Но ничего не приходило в голову, и ему пришлось признаться:
— Я их заложил.
— Как это — заложил?
— Ну… В школе. Меня заставила замдиректора, сказала, что, если я не расскажу, меня выгонят. Я устроил погром, но я не хотел.
— Ясно. — Билья поглядел, не запачкана ли куртка.
На самом деле он почти ничего не понял, да и не очень-то это его и интересовало. Пьетро обрадовался: история получилась бы длинная и скверная.
Грациано присел на корточки, чтобы стать одного роста с Пьетро.
— Послушай. С такими ребятами лучше расстаться, чем встретиться. Если однажды тебе придется поездить по миру, как поездил я, тебе попадутся и другие, гораздо хуже, чем эти оборванцы. Держись от них подальше, потому что им надо или причинить тебе неприятности, или сделать тебя таким же, как они. А ты стоишь гораздо больше их, помни об этом всегда. А главное — когда кто-нибудь нападает на тебя, не падай на землю как мешок с картошкой, это добром не кончится. Стой и встречай опасность лицом к лицу. — Он положил руки мальчику на плечи. — Смотри им прямо в глаза. И если даже ты очень боишься, не думай, что они не боятся, просто они не показывают этого. Если ты будешь уверен в себе, они ничего не смогут с тобой сделать. А потом, прости, но ты такой худенький, ты что, плохо ешь?
Пьетро покачал головой.
— Запомни главное правило: обращайся со своим телом как с храмом. Ясно?
Пьетро кивнул.
— Тебе все ясно?
— Да.
— Домой вернуться сможешь?
— Да.
— Может, тебя довезти? У тебя велосипед сломан.
— Не беспокойтесь… Спасибо. Я могу сам. Спасибо еще раз.
Грациано любовно похлопал его по плечу:
— Ну что ж, иди.
Пьетро подошел к велосипеду. Взвалил его на плечи и пошел дальше.
Его спас Билья. Что он там говорил про тело и храм, Пьетро не совсем понял, да и не важно, главное — когда вырастет, он хочет стать таким, как Билья. Никогда не ошибаться, смотреть злодеям в лицо и побеждать их в драке. А если он станет таким, как Билья, он тоже сможет помогать слабым.
Потому что так должен делать герой.
117
Грациано стоял и смотрел, как мальчик уходит, унося велосипед на плечах. «Я даже не спросил, как его зовут», — подумал он.
Счастливый порыв, наполнявший его душу, как ветер парус, прошел, и он чувствовал грусть и усталость. Накатила депрессия.
Всему виной взгляд парнишки, из-за него у Грациано испортилось настроение. Покорность — вот что он увидел в глазах мальчика. А покорность Грациано ненавидел всеми фибрами души.
«Совсем еще ребенок, а уже похож на старичка. Старичка, который понял, что ничего не поделаешь. Что война проиграна и от него ничего не зависит. Да как же так можно? У тебя вся жизнь впереди!»
Вильгельм Телль или кто-то другой сказал, что человек кузнец своего счастья.
Для Грациано Бильи в этом заключалась истина.
«Вот я, когда пришло время, совершил поступок… Я завязал с жизнью неудачника, сказал матери, что хватит с меня твоих навороченных соусов, и удрал. Объездил весь мир, знакомился со странными людьми, с тибетскими монахами, австралийскими серфингистами, ямайскими растаманами. Ел похлебку из бизона и масла, жаркое из опоссума, вареные яйца утконоса — и скажу тебе, мамочка, что они в сто раз вкуснее, например, твоих почек с трюфелями. Но я тебе этого не скажу просто потому, что тебе худо станет. А теперь я в Искьяно, потому что я так хочу. Потому что хочу укрепить связь с родной землей. Никто меня не заставлял. И если бы этот парнишка был моим сыном, он бы никогда не позволил этим двоим повалить его на землю, потому что я бы научил его защищаться, помог бы ему вырасти… Я бы ему… ему…»
Из бездонных глубин его сознания выплыла темная сущность, атавистическое чувство вины, связанное с повседневной нашей жизнью, сущность, сидевшая тихо и незаметно, но готовая в любой подходящий момент (нехватка денег, семейные трудности, неуверенность в своих силах и т. д. и т. п.) появиться и прогнать к черту все истины нью-эйдж, аксиомы тибетских монахов, веру в живительную силу фламенко, Вильгельма Телля, арбалеты и жеребят — всего лишь при помощи одного простого вопроса.
«А что конкретно ты сам сделал в жизни?»
И в ответ — ничего утешительного, как ни больно признать.
Грациано медленно поплелся к машине, поникнув головой, с тяжким камнем на сердце.
Кто бы сомневался, он много чего сделал в жизни. Но сделал только потому, что его во младенчестве тарантул укусил, потому что он пришел в этом мир больным пляской святого Витта, и болезнь эта не проходила и заставляла его постоянно передвигаться в поисках какого-то неясного и недостижимого счастья.
Без всякого плана.
Без конечной цели.
Он залез в машину. Уселся. Выключил магнитофон и заткнул бренчанье «Джипси Кингс».
Истина заключалась в том, что сорок четыре года у него в голове была одна фигня. Красивые картинки. Рекламные ролики. Сценки, где он был индейцем, а Эрика Треттель — необъезженной кобылкой, и он укрощал ее в тунисском оазисе.
«А я — спокойный, ответственный человек, у меня хорошая жена, лошади, джинсовый магазин, дети. Только вот когда я стану таким? Теперь пришло время играть в семью. Я могу переспать с тремя сотнями женщин за лето, но не способен установить нормальные отношения ни с одной. Я неправильно устроен.