Я не знал, верить ли ей.
Она поймала Того, который сидел на камне, счастливо потявкивая. Он уже забыл о страшном испытании.
– Смотри, если я вру. – Она подняла ему одно ухо.
– Боже, какой ужас!
Все вокруг уха и в самом ухе было полно клещей. Меня чуть не вырвало. С их головками, погруженными в кожу, с их черными лапками и темно-коричневыми животами, надутыми и круглыми, словно шоколадные яйца.
– Видел? Они всю кровь из него выпьют.
– А от грязи они уйдут?
– По телевизору Тарзан говорил, что слоны купаются в грязи, чтобы смыть со своей шкуры всех насекомых.
– Но Того не слон.
– Ну и что? Он же тоже животное.
– Я думаю, их надо выгнать как-то иначе, – сказал я. – С грязью ничего не получится.
– А как иначе?
– Руками.
– И кто это будет делать? Мне, например, противно.
– Я это сделаю.
Двумя пальцами я взял клеща за вздувшееся тельце, зажмурился и сильно потянул. Того взвизгнул, но монстр вышел. Я положил его на камень, и мы осмотрели его. Он шевелил лапками, но не смог двинуться так был раздут от крови.
– Умри, вампир! Умри! – Барбара расплющила его камнем, превратив в красное пятно.
Я выдернул не менее двадцати клещей. Барбара держала пса. Чтоб не убежал. Я даже запарился. Да и Того уже было трудно держать.
– Остальных мы ему вытащим в другой раз. Согласна?
– Ладно. – Барбара посмотрела кругом. – Я пошла. Ты как?
– Побуду еще немного здесь.
Как только она уйдет, я сяду на велосипед и поеду к Филиппо.
Она завязала веревку на шее Того.
– Тогда увидимся позже? – сказала она, удаляясь.
– Да.
Она остановилась:
– К вам кто-то приехал. На серой машине. Это ваш родственник?
– Нет.
– Он сегодня к нам приходил.
– Что ему надо было?
– Не знаю. Разговаривал с папой. Потом они уехали. И твой отец был. Уехали на большой машине.
Конечно. Они поехали отрезать уши Филиппо.
Я усмехнулся и спросил:
– Он тебе понравился?
– Нет.
– И мне тоже.
Я замолчал. Казалось, она уже расхотела уходить. Повернулась и пробормотала:
– Спасибо тебе.
– За что?
– За тот день… Когда ты взял наказание вместо меня.
Я пожал плечами:
– Пустяки.
– Слушай… – Она покраснела. Пристально посмотрела на меня и спросила: – Ты не хотел бы обвенчаться со мной?
У меня загорелось лицо.
– Что?
Она нагнулась и погладила Того.
– Обвенчаться.
– Я и ты?
– Ага.
Я опустил голову и стал рассматривать носки башмаков.
– Ну… Нет, не очень.
Она глубоко вздохнула:
– Ничего не поделаешь. Мы даже разного возраста. – Провела рукой по волосам. – Тогда… пока?
– Пока.
И ушла, таща за собой Того.
Я испугался змей, так, внезапно.
До этой минуты, хотя я уже не однажды был на холме, мне ни разу не пришла в голову мысль о змеях.
У меня в глазах стояла охотничья собака, которую в апреле укусила в нос ядовитая змея. Бедное животное лежало в углу амбара, тяжело дыша, с остановившимся взглядом, и белая пена стекала с его губ и вывалившегося языка.
– Уже ничего не поделаешь, – сказал отец Черепа. – Яд проник в сердце.
Мы стояли кружком, разглядывая собаку.
– Надо отвезти ее в Лучиньяно. К ветеринару, – предложил я.
– Выброшенные деньги. Он известный мошенник, сделает укол водой и вернет ее дохлой. Все, уходите, дайте ей спокойно умереть. – Отец Черепа вытолкал нас на улицу. Мария принялась плакать.
Я шел через поле, и мне повсюду мерещились ползущие змеи. Я всякий раз подпрыгивал, как перепел, и палкой сильно колотил по земле, разгоняя в стороны цикад и кузнечиков. Солнце пекло мне макушку и шею, ни дуновения ветерка, и до самого горизонта равнина дрожала от горячего воздуха.
Когда я добрался до ее края, я был чуть живой. Немного тени и глоток воды – вот чего я желал больше всего. Я вошел в рощицу.
Что-то было не так, как обычно. Я остановился.
Сквозь птичий щебет и стрекот цикад слышалась музыка.
Я осторожно выглянул из-за дерева.
Отсюда мне не удалось ничего разглядеть, но казалось, что музыка доносится из дома.
Мне надо было бы бежать отсюда, и побыстрее, но любопытство толкало посмотреть. Если быть осторожным, прятаться среди деревьев, меня не увидят.
Скрываясь за стволами дубов, я приближался к поляне.
Музыка стала громче. Это была известная песня. Я слышал ее много раз. Ее исполняли двое: певица с белыми волосами и элегантный мужчина. Я видел их по телевизору. Мне эта песня очень нравилась.
Я заметил большой замшелый валун на самом краю поляны и перебежал к нему.
Я вытянул шею и осмотрелся.
Припаркованный к дому, стоял «фиат» Феличе с открытыми дверцами и багажником. Музыка доносилась из автомобильного радио. Слова были слышны плохо. Голоса дребезжали.
Феличе вышел из конюшни. Он был в слипах. На ногах тяжелые башмаки, на шее обычный черный платок. Он танцевал с распахнутыми руками, покачивая бедрами, как исполнительница танца живота.
– «Ты никогда не меняешься, никогда не меняешься, никогда не меняешься…» – выводил он фальцетом в унисон с радио.
Затем остановился и продолжил грубым голосом:
– «Ты была моей вчера, и сегодня ты моя. Моя навеки. Ты – мое волнение».
И снова женским голосом:
– «А сейчас наконец-то ты можешь в этом убедиться. Зови меня мучением. Вот она я – твоя».
Он ткнул пальцем в пространство.
– «Ты словно ветер, несущий звук скрипок и запах роз».
– «Слова, слова, слова…»
– «Слушай меня».
– «Слова, слова, слова…»
– «Я прошу тебя».
Классно он это делал. Пел один за двоих. За мужчину и за женщину. Когда пел за мужчину, голос его грубел.
– «Слова, слова, слова…»
– «Клянусь тебе».
На этих словах он упал на землю, прямо в пыль, и начал извиваться. Поднял одну руку, другую, дал себе пощечину, продолжая петь на два голоса.