Она внезапно заткнулась, потому что в кухню вошли Жанна и полная женщина. Почти через все лицо незнакомки шел жуткий шрам, верхняя губа практически совсем отсутствовала, нижняя торчала вперед уродливым куском. Следом появилась Виолетта. Мы стали под ее чутким руководством готовить холодец и чистить овощи на салаты. Пытаясь удержать в руках скользкую селедку, я оценила полученную информацию. Выходит, несчастную Вику хоронят за мой счет! Интересно, что все-таки явилось причиной смерти? Неужели алкогольное отравление?
Зеленодольск совсем рядом с Москвой, езды по сухой дороге от силы полчаса, и я добралась до интерната к часу дня. Проклятый пейджер не издавал ни звука, оно и понятно: Павловские на похоронах.
Интернат, убогое двухэтажное здание, вытянулся змейкой по берегу реки. Покосившиеся ступеньки, облупившиеся стены и запах мочи вперемежку с ароматом щей. Несколько обитателей скорбного места брели по коридорам, опираясь на костыли и палки. В открытую дверь одной из палат виднелись штук шесть железных коек с застиранными байковыми одеялами. Жить в таком месте недвижимым почти двадцать лет!.. Я почувствовала, как похолодела шея. Нет уж, лучше сразу подохнуть.
Толстая санитарка деловито опускала вонючую тряпку в грязное ведро.
– Где найти больного Федорова? – поинтересовалась я.
– Андрея Сергеевича? – неожиданно ласково спросила баба. – Он в другом корпусе живет, платном, через лесочек налево.
Я пошла в указанном направлении и через пару минут оказалась в совершенно ином помещении. Коридор застелен относительно новой ковровой дорожкой, в холле – несколько диванов и кресел, на подоконниках цветы, и в воздухе только легкий запах лекарств. Здесь обнаружился и медицинский пост. Молоденькая сестричка скучала над любовным романом.
– Андрей Сергеевич в 22-й комнате, – сообщила она.
Я поднялась на второй этаж и, секунду потоптавшись у двери, приоткрыла одну створку. Однако! Ожидала увидеть древнюю койку, тумбочку и вонючее судно… Но внутри – абсолютно иной антураж. У стены стояло нечто отдаленно напоминающее кровать. Больше всего ложе, застеленное красивым пледом, походило на рубку космического корабля. Справа, на специальной доске, размещался компьютер, слева, в пределах протянутой руки, теснились какие-то непонятные агрегаты, дальше располагались телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр. Все стены более чем двадцатиметровой комнаты заполняли книжные полки. На обеденном столе высилась стопка рукописей, здесь же тихо гудел лазерный принтер, выплевывая страницы. В открытое окно задувал теплый ветерок, и пахло в палате дорогим мужским парфюмом от “Лагерфельда”.
– Вы за заказом? – раздался голос. – Подождите чуть-чуть, сейчас допечатает.
Я поглядела на кровать. В больших подушках лежал худой мужчина с лицом Христа. Тонкие бледные руки покоились на клавиатуре компьютера.
– Нет, – сообщила я. – Хочу поговорить с вами о Светлане Павловской.
– Зачем? – изумился Федоров и нажал кнопку на одном из таинственных аппаратов. Верхняя часть кровати пришла в движение, медленно поднялась, и Андрей оказался сидящим. – Зачем? – повторил он, вытаскивая сигареты “Парламент”. – Не видел вышеназванную даму двадцать лет, и, честно говоря, она меня не волнует. Среди моих интересов – языкознание.
Я поглядела на книги. Л. Федоров “Стилистика японского языка”, А. Федоров “Введение в граммитику”.
– Бог мой, – вырвалось у меня, – вы тот самый Андрей Сергеевич Федоров, лучший российский японист, как же так…
Андрей заулыбался.
– Кто не знает, всегда удивляется, как это беспомощный калека смог написать около тридцати монографий и стать известным ученым. Но сейчас век компьютера, и я связан с коллегами из многих стран. Сначала объясните, что вам нужно от меня.
Я устроилась поудобнее в кресле и выложила инвалиду все.
Андрей выслушал, не перебивая, потом сказал:
– Боюсь, ничем не смогу помочь. Не видел Светлану двадцать лет, не узнаю ее, если встречу. Никаких бумаг не подписывал, о ее разводе со мной и продаже квартиры слышу впервые. Хотя к чему мне родительские хоромы? Могу жить только здесь, пусть Света пользуется, ведь она из-за квартиры выходила замуж. А я ей, честно говоря, даже благодарен.
– За что? – вырвалось у меня. Андрей улыбнулся.
– Был самым обычным мальчишкой, учился кое-как в МГИМО, любил погулять и выпить. А тут со Светкой познакомился – хорошенькая такая пампушечка, хохотушка жуткая. Она в меня как кошка влюбилась, хвостом бегала, а родители мои тогда в Африке работали.
Дальше история развивалась по знакомому сценарию. Сначала несколько ночей, проведенных вместе, потом задержка, слезы невинной девушки и визит разъяренной матери. Виолетта Сергеевна потребовала немедленной свадьбы. У Светланы оказался отрицательный резус, и аборт был невозможен. Андрюша сначала попробовал увильнуть, но будущая теща пообещала сходить в институт и пожаловаться в партийную и комсомольскую организацию. Парень присмирел и решил сочетаться браком, справедливо полагая, что живем не в Италии, развод не запрещен. Все еще колеблясь, он позвонил матери, но та, не выслушав его до конца, заорала сразу про свою драгоценную квартиру. Андрей разозлился, мать волновала только жилплощадь, и, по мнению сына, родительнице следовало преподать урок.
В два счета он зарегистрировался со Светкой. Потом катастрофа, больница, интернат… Первые годы бедный инвалид просто гнил на засранных простынях. Он отправил жене кучу открыток с просьбами о помощи, но ответа не дождался. Тогда стал писать соседке и от нее узнал, что Светочка быстренько выскочила замуж, двух месяцев не прошло после катастрофы, как в ее кровати оказался другой. Андрей совсем пал духом и решил отравиться. Спасла его палатная сестра Ниночка. Девушка предложила парню получить второе образование, и Андрей решил изучать японский язык. Руководство МГИМО пошло навстречу юноше. Ниночка принялась регулярно возить в Москву контрольные работы и рефераты. Неожиданно для себя Андрей увлекся. Японский казался безграничным морем, свободного времени у инвалида было навалом, а спиваться, как другие обитатели интерната, он не хотел.