Ребенок наконец замолчал.
— Хорошая, хорошая детка. — В голове ее вдруг всплыла мысль, что это девочка. — Хорошая девочка…
Она улыбнулась, довольная тем, что вспомнила это.
Глазки ребенка начали слипаться.
— Вот так, хорошая девочка… давай спать… все будет проще, когда ты заснешь…
Эстер начала гладить ребенка по шее.
Он закрыл глаза.
— Вот и Врабнесс, — сказала Анни, оглядываясь по сторонам. — Унылое местечко.
Фил натянуто улыбнулся.
— Держу пари, что жители об этом даже не догадываются.
В спускавшейся темноте им было мало что видно, но Фил сомневался, что в дневное время пейзаж этот выглядел более привлекательно. Все было безрадостным и блеклым. Пустые поля, а за ними — уходившие вдаль, до самого горизонта, верхушки деревьев. В другом месте такой ландшафт мог бы показаться даже пасторальным и идиллическим, но здесь эти вытянувшиеся вдоль улицы немногочисленные домики выглядели покинутыми и отрезанными от мира.
Они направлялись к Хилфилду, месту проживания Крофта. Для этого им пришлось съехать с главной дороги на боковую улочку с одной колеей. Они остановились на обочине, блокировав подходы на случай, если кто-то захочет проскочить мимо них. Полицейские начали натягивать желтую ленту с обоих концов улицы, перекрывая проезд.
Фил подошел к Анни, которая осматривалась по сторонам. Деревья были по-зимнему голыми, поля в темноте казались безжизненными. Он увидел реку, а за ней — огни порта Харвич, казавшиеся бесконечно далекими и недостижимыми, словно мираж. Указатель рядом с воротами из пяти досок показывал на грязную тропу, уходившую к берегу.
— Дом находится там, — сказал Фил. — Значит, нам туда.
Все уже выбрались из машин и фургонов. Бойцы вооруженного отряда, в бронежилетах и с оружием в руках, были готовы выступить в любой момент. Все были подробно проинструктированы и четко знали, что им делать, где и когда. Ночь была холодной и промозглой, но одновременно горячей и напряженной от переполнявших ее адреналина и тестостерона.
— Итак, — сказал Фил. — Все готовы?
В ответ послышались утвердительные возгласы.
— Все знают, что предстоит делать?
Снова кивки и восклицания.
— Хорошо. Тогда вперед!
Он направился к воротам и, открыв их, первым пошел по грязной колее. Она под наклоном уходила в сторону берега. Освещения не было. Чем дальше они уходили, тем темнее становилось вокруг. У всех были фонари, и хотя Фил очень не хотел их использовать, чтобы не выдать себя раньше времени, выхода не было. Он первым включил свой, продолжая идти впереди.
Дорога вела мимо старого дома, на заднем дворе которого скопилось столько всякого хлама, что это уже напоминало выставку современной скульптуры, затем мимо кирпичных стен, обросших мхом, лишайником и плющом. В конце были еще одни ворота. Фил посветил фонарем. Парковка для передвижных домиков. «Маленькая, трейлеры старые, им не меньше чем лет по тридцать», — прикинул он. Большинство из них были довольно ухоженными, но один явно выделялся. Более дряхлый, чем остальные, покрытый ржавчиной и плесенью. Фил решил, что кто-то мог раньше приезжать в отпуск или на выходные во Врабнесс. И продолжает приезжать сейчас.
Дорога заканчивалась у берега. Он остановился.
— Если мы дошли до воды, — сказала Анни, — значит, мы его проскочили. Это должно быть где-то раньше.
Фил огляделся по сторонам. Различил силуэты домов на фоне беззвездного неба, напоминавшие пугающих бесформенных инопланетян из научно-фантастических фильмов пятидесятых годов. Весь берег был усеян старыми ржавыми лодками, вытащенными на грязный мокрый песок. Посаженные на цепь и заброшенные, они выглядели так, будто приплыли сюда умирать. Он оглянулся назад. На противоположной стороне стоянки находилось поле. За ним стояло что-то большое, хижина или сарай. Почерневшие доски, с виду заброшенный.
Он посмотрел на Анни.
— Думаешь, это то, что мы ищем?
— Похоже, да, — ответила она.
Он повернулся к остальным.
— Наша цель там. Согласно показаниям свидетеля, мы имеем дело с человеком, страдающим раздвоением личности. Имя — Эстер, она транссексуал. Но есть и вторая сторона, которую она называет своим мужем. И его нам нужно опасаться. Убийцей является он. В данный момент это может быть Эстер, а может быть — и нет. А мы не хотим иметь дело с ее мужем. Поэтому давайте все сделаем быстро и чисто, хорошо?
И Фил направился в сторону поля.
Команда двинулась за ним, стараясь вести себя как можно тише и осторожнее.
Ребенок закрыл глаза.
— Вот так… хорошая девочка… вот так…
Эстер держала ребенка на одной руке, а второй поглаживала ему шею. Такой хрупкий, такой маленький, само воплощение тонкой грани между жизнью и смертью. Словно игрушка, обычная детская игрушка. Вы можете годами играть ею, но в один прекрасный день вдруг решаете сжечь ее или сломать. Просто чтобы посмотреть, что из этого получится. И вы на самом деле смотрите на это. Но когда этот момент уже позади, вы остаетесь с куском оплавленной пластмассы в руках или с чем-то поломанным и бесполезным. И не остается ничего другого, кроме как просто выбросить обломки.
Ребенок сейчас представлял собой именно это. Потребуется всего лишь миг, несколько секунд, меньше минуты… и все будет закончено. Все опять вернется в нормальную колею. Ее муж снова придет, и они будут вместе.
Всего один миг.
Дыхание ребенка изменилось. Девочка спала. Эстер улыбнулась. Она смогла сделать это. Она поговорила с ребенком, укачала его, убаюкала. Как и должна была поступить настоящая мать.
Она вздохнула.
Настоящая мать…
Но это не имело никакого значения. Уже не имело. У нее был план. И она должна следовать ему. Она должна довести дело до конца.
Осторожно, чтобы не разбудить, она положила девочку в ванночку. Укрыла одеяльцем. Посмотрела на нее. Потом присела рядом и нежно положила руки на детскую шею.
Вдруг внутри у нее словно искра проскочила.
Она. Эстер подумала о ребенке как о «ней». Именно как о девочке. Как сделала бы настоящая мать.
Вероятно, это должно было что-то означать. Что она, в конце концов, все-таки хорошая мать. Что она не испытывает к ребенку ненависти. Что она способна заботиться о нем.
Эстер закрыла глаза, и у нее заныло сердце. Нет. Она все-таки должна сделать это. Это был единственный способ вернуть ее мужа. Она знала, что он не придет назад, пока здесь остается этот ребенок. Она могла чувствовать что угодно, но это она знала твердо.
Так что она просто должна это сделать. Должна.