— Нет уж, дорогая. Это ты лучше признавайся, почему ты главного обстоятельства про своего сыночка мне не сказала?
— Какого такого обстоятельства? – вытаращила на него глаза Ася.
— Как это – какого? Ты не сказала, что твой сын – Макар!
— Почему Макар? – снова растерялась Ася. – Он и не Макар вовсе. Он Паша Макаров…
— Нет, дорогая. Ошибаешься. Твой сын — Макар. Известная в городе личность. И группа у него довольно известная. Молодняк вообще по ней с ума сходит. И мой сын Витька, между прочим, тоже…А сейчас, дорогая моя Ася, твой Макар уехал в Москву, в конкурсе каком–то поучаствовать. А еще я узнал, что там его заметили, и что сам Гавриленко его теперь раскручивать собирается. Так что жди – скоро звездой станет…
— А кто такой Гавриленко?
— Ну, мать, ты даешь! С луны свалилась, что ли? Продюсер это известный! Если он за парня твоего взялся, значит, он и в самом деле талантливый. Эх, счастливая ты родительница, Ася… А вот Витька мой все балду гоняет. Сейчас вообще редко его вижу. Нет, вообще–то он хороший парень…
— С матерью живет?
— Ага. С женой моей бывшей. И с мужем ее новым. Я к ним иногда в гости захожу. Правда, давно уже не был. А когда ее замуж пристроил, часто поначалу заходил. Проверял, не обижают ли…
— Как это — пристроил? Не поняла…
— Давай расскажу, коль интересно. Рассказать?
— Ага…
— Вообще, смешная история у нас, конечно, вышла…
Димыч вздохнул и помолчал немного, задумчиво посматривая на Асю. Если честно, нисколько не хотелось ему об этом сейчас говорить. Но надо было. Надо, чтоб все она про него знала. Не догадки потом строила, а сразу все знала. Чтоб был он у нее как на ладони – такой, какой есть. Не любил он в отношениях недоговоренностей да тайн всяких. А с этой маленькой женщиной, он знал, отношения у него будут. Как увидел ее в первый раз – уже и знал…
С женой своей Аллой он прожил душа в душу шестнадцать лет. Все у них, конечно, было – и ссоры семейные, и праздники, и сын Витька рос нормальным парнем, и любовь, конечно же, была. А как без нее, без любви–то? Без нее уже и не жизнь, а так, маета одна да злобное раздражение, которое скрыть никому и никогда не удается, как ни старайся. Вот и Алле не удалось. Год назад взяла да и влюбилась. И в кого, главное! В его же подчиненного, в младшего, так сказать, по званию. Привел он ее на корпоративный вечер–гулянку, организованный в честь дня милиции, вот там они и познакомились. И не узнать стало бабу. Почернела вся, глаза маетные… Смотрит на него и изо всех сил свое раздражение скрыть старается, и по дому суетится, и угодить ему все виновато старается. В общем, извелась вся совестью да попранной женской порядочностью. Припозднится со свидания с молодым любовником и как побитая собака в глаза заглядывает – не догадался ли муж о ее злодейском прелюбодеянии… Ну как он мог на все это смотреть, скажите? Не мог, конечно. Утром как–то пришел на работу и прижал соперника к стене. И выяснил у него, что Аллу он тоже любит. Только его, Димыча, боится – начальник все–таки. Ох, уж и хотелось ему тогда прибить этого сопляка! Аж скулы сводило. А только нельзя было. Не виноват он ни в чем. Вместо этого проговорил сквозь зубы:
— А раз любишь – тогда женись, сволочь! Чтоб все честь по чести! Чтоб баба моя у тебя в любовницах не ходила! А обидишь – башку снесу. Она ведь старше тебя годами, потому ее обидеть легко…
Вечером пришел со службы домой – жены уж и след простыл. Он потом, конечно, в гости к ним ходил. По Витьке сильно скучал. Да и по Алле… Себя ломал, а ходил. Она такая счастливая всегда его встречала – и помолодела, и похорошела… У него первое время все переворачивалось внутри от обиды! А потом ничего, притерпелся. А когда эта маленькая да зареванная насквозь женщина к нему в кабинет ворвалась после Катькиного звонка, у него вдруг щелкнуло что внутри, будто голос какой проговорил насмешливо – все, мол, Димыч, пришел конец твоим мужицким страданиям…
— Хм… Странно… А может, она бы и не ушла от тебя никогда? Зачем ты сам инициативу–то проявил? - осторожно–кокетливо спросила Ася, выслушав его то ли грустную, то ли веселую историю до конца. – Да и вообще… Знаешь, говорят, нельзя силой в судьбу человеческую вмешиваться. Ни в чью. Нельзя ею манипулировать. А может, она бы все по–другому решила? Может, стала бы со своим чувством бороться? А ты взял и сам за нее решил…
— Можно, Ася. Иногда можно. И не манипуляции это, как ты говоришь. Манипуляции – это когда ради собственной развлекухи с чужой судьбой в футбол играют, а мне, как сама понимаешь, и не до игрищ было… Не собирался я манипулировать, я честно ей помочь хотел из этой ситуации выпутаться. Сама бы она никогда не решилась…
— Ну, а вот как с детьми, например? Получается, что мы им тоже не ради своей развлекухи судьбу определяем? Я же в отношении сына никаких таких игрищ тоже не хотела. Я ж хотела, чтоб он серьезным делом занимался, а не пустяками всякими. А он взял и из дому ушел! Сам! Теперь только и остается, что всякими путями новости про него разузнавать…
Ася, как ни старалась, все никак не могла переварить свалившиеся на нее так неожиданно эти самые новости. Надо же – Пашка со своими песенками уже в Москве… Что ж это получается? Вот тебе, мать, и стишата с музычкой? Получи? Опять чужой человек эти новости ей сообщает, и опять она к ним готова? Сидит, вопросы дурацкие задает… Хотя какой же этот человек чужой? Он и не чужой теперь вовсе…
— Господи, как же так получилось–то, Димыч? Ничего я про своего сына не знаю, выходит. Какая ж я после этого мать, а? Да никакая…
— Ну–ну, чего это ты… Не торопись голову пеплом посыпать. Это ты всегда успеешь сделать. Да и вообще… Раз такой у тебя парень талантливый, значит, и твоя заслуга в этом есть! И то, что он решил уйти в самостоятельную жизнь - тоже тебе, между прочим, плюс! И в своем нормальном материнстве не сомневайся! И знаешь, почему? Потому что по–настоящему никчемная мать никогда и в чем не усомнится…
— Нет, Димыч, ты просто не знаешь всего. Наверное, я и есть та самая никчемная…
— Ладно, не увлекайся самокритикой. Чего уж теперь – сын–то вырос! Ты только верь в него изо всей силы, и все. Гордись и верь. Верь и гордись. А остальное за вас жизнь сама сделает. А лучше всего знаешь что сделай?
— Что? – подняла на него грустные глаза Ася
— Нового роди!
— Как это?
— Что, рассказать? Тебе как рассказать? В общем или со всеми деталями?
— Да ну тебя! – махнула на Димыча рукой Ася и расхохоталась вдруг весело, и покраснела, и схватилась рукой за щеки. – Я с тобой серьезно разговариваю, а ты…
— Так и я серьезно! Так что не маши на меня рукой, а задумайся. Может, и я в этом вопросе на что сгожусь? А что? Я мужик надежный и не вредный. И не обижу никогда. А разлюбишь - тоже не обижусь, пойму…
— Ага? Выходит, я уже тебя как бы и полюбила?
— Ну да. У меня, знаешь, на это дело нюх особенный. Я сразу увидел, что тебя торкнуло - как только ты уселась на стул передо мной тогда, в кабинете моем, помнишь? Ты, может, и не увидела, а я увидел. Нет, не так. Не увидел – почувствовал… Только ты не говори ничего сейчас про мою излишнюю самоуверенность, ладно?