Вода выплеснулась из стакана Фрэнни и потекла между пальцами.

Он внимательно смотрел на нее, заметив, что она потеряла самообладание.

– Это довольно интересное число в нумерологии. «Два» имеет множество дьявольских значений. То же самое «шесть». Комбинация двух этих цифр образует двадцать шесть, то есть удвоенное тринадцать. Тринадцать тоже число, образованное двойкой и шестеркой. Два раза по одному – это два. Два раза по три – это шесть.

– Эй, вернись на землю, – заметила Фрэнни.

Он откинул волосы со лба и провел рукой по лицу, будто желая убедиться, что с ним все в порядке.

– Я нахожусь в таком состоянии половину всего времени; воспоминания наслаиваются и наслаиваются. Что-то вроде палимпсеста.

– И все же, почему двадцать шесть? – допытывалась Фрэнни. – Есть ли какая-то причина, побудившая тебя выбрать именно это число?

– Как раз это я и пытаюсь выяснить. Я обнаружил одну довольно любопытную связь, хотя это ничего и не значит. Я говорил тебе, что второй маркиз занимался нумерологией?

– Тот самый злодей?

– Да. Я узнал, что он почему-то был ярым приверженцем этого числа, двадцать шесть было что-то вроде его подписи, его метки. Хотя в конце концов ему с ним не очень повезло. Его казнили, убили – как хочешь – именно 26 марта 1652 года.

Фрэнни слабо улыбнулась.

– Двадцать шесть что-нибудь означает для тебя? – спросил он.

– Да… может быть. Фиби Хокинс предупреждала меня остерегаться этого числа перед тем, как сама попала в аварию. Но я не смогла ничего толком добиться от нее, когда навещала ее потом в больнице. Она выглядела совсем разбитой. Мне нужно снова повидаться с ней.

Он нахмурился, возвращаясь к предыдущей теме.

– Моя жена Сара тоже погибла 26 марта. В свой двадцать шестой день рождения.

В полной тишине Фрэнни переварила эти слова. Во рту у нее пересохло. Она посмотрела на Оливера, ища объяснения, поддержки, которой он не мог дать. Страх, зародившийся где-то в позвоночнике, холодной волной растекался по спине, поднимаясь вверх, к шее. Она закусила губу, тщетно пытаясь сохранить нормальный тон.

– На следующей неделе мне исполняется двадцать шесть лет, – произнесла она. – Двадцать шестого числа.

26

Утром Фрэнни ушла из комнаты Оливера около шести. За завтраком все сидели подавленные.

Когда они мыли посуду, снова приехала полиция. Они выслушали длинные показания Фрэнни, сделали все возможное, чтобы ее чувство вины усилилось, потом закрылись в библиотеке с Эдвардом и Оливером больше чем на час.

Когда все, наконец, закончилось, Оливер сказал, что должен поехать на ферму помочь Чарльзу, так как его брат был не в состоянии что-либо делать. Фрэнни и Эдвард провели остаток утра, гуляя по округе, разыскивая окаменелости, и к обеду набрали дюжину неплохих экземпляров. Эдвард с гордостью вымыл их и заявил, что возьмет с собой в школу.

Фрэнни несколько раз пыталась возобновить вчерашний разговор в библиотеке, но каждый раз, вместо ответа, он забрасывал ее вопросами об окаменелостях и об археологии вообще. Ей пришлось пообещать с тяжелым сердцем, что если она приедет сюда в следующие выходные, то они с Эдвардом устроят мини-раскопки где-нибудь в районе старой римской усадьбы.

Наконец она собралась с духом и прямо заявила ему:

– Эдвард, вчера в библиотеке ты рассказывал мне, как ты можешь сделать, чтобы что-то произошло, только подумав об этом. Скажи, у тебя были плохие мысли про Тристрама, перед тем как его сбило пропеллером?

Его реакция напугала Фрэнни. Глаза стали жесткими и злобными, лицо исказила ярость, оно словно закаменело.

– Нет! – почти выкрикнул он. Потом разрыдался и умчался наверх, к себе.

Фрэнни подождала несколько минут и пошла за ним. Эдвард сидел на стуле в своей комнате и всхлипывал. Она обняла его за плечи и тихо попросила:

– Расскажи мне еще об этой плохой вещи, Эдвард.

Он протянул руку, взял с полки маленькую белую спортивную машинку и нажал на кнопку внизу – задние колеса с жужжанием завертелись.

– Вытереть тебе глаза? – спросила она.

Он помотал головой.

– А у тебя бывают плохие мысли о ком-нибудь еще? Обо мне?

Он выключил машинку и снова включил, погрузившись в свое обычное молчание.

Фрэнни решила проверить его.

– Что ты хочешь на обед? Приготовить тебе что-нибудь вкусное?

Он все так же молчал. В конце концов она ушла и спустилась вниз. Фрэнни задержалась в холле, прислушиваясь, не вернулся ли Оливер, потом прошла в кухню и снова прислушалась. Затем быстро, как только могла, вынула из рамы одну из фотографий Эдварда и засунула в кармашек своей сумочки.

В шесть часов они забросили Эдварда в школу. Он ушел мрачный, напомнив Фрэнни об обещанных раскопках, в его маленьком рюкзачке находились аккуратно завернутые в бумагу окаменелости. Затем Фрэнни и Оливер двинулись в Лондон.

– Я весь день думал, как найти священника, – сказал Оливер. – Я знаком с архиепископом Кентерберийским; мы оба заседаем в палате лордов. Я мог бы поговорить с ним, но… – Он пожал плечами. – Я не уверен, что это хорошая мысль. Если он действительно поверит в мою историю, то, скорее всего, перепоручит это дело кому-нибудь, а это займет некоторое время. – Мимо прогрохотал грузовик, и «ренджровер» даже задрожал от налетевшего потока воздуха. – Но я могу завтра же поехать повидаться с епископом Льюисским. Он довольно-таки разумный парень. – Оливер сжал руку Фрэнни. – Все будет в порядке.

– А я должна поехать повидать твоего брата, – сказала Фрэнни.

– Ни в коем случае, он сейчас не в состоянии принимать кого-либо. – Оливер положил ей руку на плечо. – Поедем завтра со мной повидаться с епископом Льюисским. Я спрошу, сможет ли он принять нас завтра вечером, хорошо?

Она кивнула с отсутствующим видом.

– Останешься сегодня у меня?

Фрэнни наклонила голову и прижалась щекой к его руке.

– Мы можем сделать небольшой крюк?

– Куда?

– Я хочу заскочить на несколько минут к Фиби.

Линолеум мягко пружинил под ногами Фрэнни. Мимо продребезжала тележка, нагруженная хирургическими инструментами, Фрэнни посторонилась, чтобы дать ей проехать. К сковывающему ее свинцовому страху добавился дискомфорт, вызванный пребыванием в больнице.

На соседней кровати крепко спала молодая женщина с болезненно серым лицом. Тумбочка Фиби и откидной столик возле кровати были заставлены цветами и открытками, еще большее количество открыток валялось вокруг огромной корзины с фруктами. Сама Фиби сидела в постели и выглядела гораздо лучше, чем в четверг; она даже улыбнулась, увидев Фрэнни.