– Добрый день, Отто, как поживаете? – вежливо спросила она.
– О, прекрасно, миссис Хайтауэр. Не хотите ли кофе?
Она отметила легкий немецкий акцент, который только подчеркивал его отточенную итонскую интонацию – она не могла понять, принимает ли он ее сторону или борется с ней.
– Спасибо.
Он заправил кофеварку, поставил кофейник, чашку, молочник – неторопливо, словно совершая ритуал.
– Прекрасно, Отто, а то я думала, что большинство студентов умеют готовить только растворимый кофе. – Она оглядела комнату.
– Так оно и есть.
Старая мебель, переходящая от одного курса к другому, голые стены с рядами книг, главным образом научных, – все это мало что говорило о его личности. Стопки бумаг, разбросанная повсюду мятая одежда… В корзинке для бумаг две бутылки из-под шампанского.
– Как вы себя чувствуете, Отто?
– Как себя чувствую?
Она кивнула.
– Эмоционально.
Поведя плечами, он сжал губами сигарету и прикурил ее.
– Хотите? – протянул он ей пачку.
Она покачала головой.
– Надеюсь, вы не испытываете чувство вины?
– Вины?
– Да. Из-за того, что вы… вы понимаете… остались в живых.
– Никакого чувства вины я не испытываю.
Кофеварка зашипела и стала плеваться паром.
– Пожалуй, я бы и закурила, – сказала она.
Он протянул ей пачку.
– Ужасно несправедливо, что трое молодых людей погибли из-за пьяницы. – Нагнувшись вперед, она прикурила от зажигалки Отто. – Запойного пьяницы.
– Может быть, это было предначертано, миссис Хайтауэр.
– Предначертано? – Она затянулась. – Что они погибнут или что вы останетесь в живых?
Он вскинул брови.
– Скажите… – Она остановилась, чувствуя себя довольно глупо. – На похоронах, когда я поблагодарила вас, вы сказали, что это Фабиан попросил вас прийти. Что вы имели в виду?
Отто перегнулся через подоконник, рассматривая двор внизу.
Она смотрела на него, понимая, что, должно быть, он пропустил ее слова мимо ушей и ничего ей не ответит; сделав глоток кофе, она стряхнула пепел.
– Отто, был ли Фабиан счастлив тут, в Кембридже?
– Счастлив? Не знаю, как можно утверждать, что кто-то счастлив. – Повернувшись, он посмотрел на нее с какой-то усмешкой, будто скрывал что-то.
– У меня было ощущение, что ему тут нравилось; он был очень привязан к вам и к Чарлзу.
Отто пожал плечами.
– Думаю, Кэрри он тоже был очень увлечен. Пару раз он приезжал вместе с ней, мне же казалось, что она не столь привязана к нему. Тем не менее я была огорчена, когда он бросил ее. Как ни смешно, она ему вполне подходила.
– Бросил ее?
Отто пересек комнату и раздавил окурок в пепельнице.
– Он не бросал Кэрри. Это она бросила его. Отправилась в Америку, искать себя.
Алекс смущенно улыбнулась:
– Дети никогда полностью не посвящают родителей в свои дела, не так ли?
– Это зависит от родителей, – сказал Отто.
От его тона Алекс стало не по себе.
– Я думаю, у нас с Фабианом были достаточно близкие отношения. – Пожав плечами, она перевела взгляд на серое небо, отметив про себя, что окно давно не мыли, покосившиеся пружины сиденья заставляли ее сидеть несколько скособочившись, и, когда она шевелилась, они издавали громкий лязг. – Он сказал мне, что оставил ее… думаю, ему было бы не по себе… его «я» претерпело бы унижение, признайся он, что был брошен; другое дело, что у него никогда не было проблем с девушками.
– Почему вы мне это рассказываете, миссис Хайтауэр?
– То есть?
– У него вечно были проблемы с девушками.
– Какого рода?
– Я предпочел бы не углубляться в это. – Он улыбнулся какой-то странной улыбкой, как бы про себя.
Она с удивлением посмотрела ему в глаза, но понять что-либо было невозможно.
– Я проведу вас в его комнату.
– Следующая дверь, не так ли?
Отто кивнул.
– Если вы не против, я войду в нее первой. Если вам что-нибудь понравится – книги, что угодно, – прошу вас, возьмите.
– Спасибо.
Она ничего не почувствовала, когда вошла в комнату Фабиана, в такой комнате вполне мог обитать и чужой человек. Зябко, сыро и пахнет старой мебелью. Сквозь прорехи в тонком коврике виднеются половицы; дешевенький калорифер и гриль для поджаривания сандвичей, который она ему подарила. На полке над вешалкой набор бутылок, одна еще наполовину полная. Она открыла пробку и понюхала. Пахнуло заплесневелой лакрицей; портвейн, подумала она. Вдоль стены тоже стояли бутылки с пыльными горлышками, среди них несколько откупоренных. В углу виднелось еще несколько бутылок с горлышками, аккуратно обернутыми золотой фольгой с оранжевыми этикетками. Нагнувшись, она прочитала: «Вдова Клико Поншарден».
На столе в бюваре несколько письменных работ, она просмотрела их. «Были ли Гонерилья и Регана воплощением зла? Или же всего лишь практическими деловыми женщинами? Пытался ли Шекспир, опережая свое время, что-то сообщить нам? Если бы Деловая Женщина, обладательница Премии года, существовала в елизаветинские времена, могли бы они с ней справиться?» Алекс улыбнулась. Она вспомнила, что Фабиан всего несколько недель назад обсуждал с ней эту тему; она ясно видела, как он ходит по кухне, засунув руки в карманы джинсов и обстреливая ее вопросами.
Алекс огляделась; казалось, он выскочил лишь на несколько минут. Она подтянула стул, влезла на него и сняла со шкафа чемодан. Защелки открылись с легким металлическим щелканьем. Она подняла крышку и увидела рваное белье, сломанную вешалку и единственный черный чулок; она припомнила тот день, четырнадцать лет назад, когда он впервые сам упаковывал свои вещи: как аккуратно укладывал он тогда выглаженную одежду, полосатый жилетик, белые рубашки и свой серый пуловер начальной школы с аккуратно вышитыми на нем буквами; она поняла, что плачет, а ей не хотелось, чтобы Отто, если он войдет, увидел ее слезы.
Открыв верхний ящик стола, она обнаружила его дневник, прочитала несколько страниц начиная с марта, но не заметила ничего интересного: даты и время лекций; начало каникул было отмечено жирной чертой и надписью под ней: «Лыжи». Она вернулась назад, к 15 января: «8 вечера. Обед. Кэрри». Предыдущий день: «7.30. Кино. Кэрри». После 15-го упоминаний о Кэрри больше не встречалось. Несколько дней записей не было, но их отмечала большая звездочка. Она вернулась к 7 апреля и, улыбаясь сквозь слезы, увидела, что дата обведена кружком с подписью внизу: «День рождения мамы».