И в некотором смысле я не промахнулась. Но все же я не попала.
Он поймал нож на лету, в считаных сантиметрах от груди.
Он поймал его за рукоятку, а такое даже мне не под силу.
— О, нет, — шепчу я. — Этот парень силен, как Якша.
Не думаю, что он собирается обсуждать наши разногласия. Развернувшись, я кидаюсь к туннелю, через который вышла на арену. Плечо пульсирует, а сердце вот–вот выпрыгнет из груди.
С каждым шагом я чувствую, что он может стать последним. Вот–вот в воздухе снова просвистит нож и вонзится мне между лопаток, глубоко войдя в мое, уже раненное, сердце. Может быть, это и к лучшему. Может быть, тогда боль наконец меня отпустит. Но в глубине души я не хочу, чтобы она проходила. Боль напоминает мне, что я жива и что моя жизнь дорога мне, хоть я иногда и небрежно обращаюсь с жизнями других. К тому же, если я умру, а он останется жить, что за жизнь настанет на земле? Сомнений нет — от пего нельзя ждать ничего хорошего, я знаю.
Он не убивает меня. Однако и не дает мне уйти. Он ускоряет преследование. Я думаю, он хочет поговорить со мной на собственных условиях, прежде чем выпить мою кровь. Он хочет сначала высосать из меня силу, а потом почувствовать, как я умираю у него на руках. Но я не доставлю ему такого удовольствия.
Я бегу по длинному туннелю; подошвы моих сапог стучат по бетону, как пулеметные пули. Его шаги подбираются сзади все ближе, словно языки пламени, выигрывая метр за метром. У меня просто нет сил убежать от него. Хотя мой план и не в этом. После убийства охранника эти ночные братья не потрудились забрать его револьвер. Когда я входила в Колизей, я была так уверена в своей неуязвимости, что тоже его не взяла. Теперь он — моя единственная надежда. Если я доберусь до револьвера раньше, чем мой преследователь до меня, то я покажу и ему, каково это — истекать кровью от смертельных ран. Я невелика — всего сорок девять килограммов без одежды, — а уже потеряла не меньше литра крови. Мне отчаянно нужно остановиться, сделать передышку, залечить раны. Револьвер охранника даст мне такую возможность.
Я добираюсь до тела охранника, когда чудовище всего метрах в тридцати от меня. Он мгновенно угадывает мои намерения. Доставая револьвер из кобуры, краем глаза я вижу, как вампир заносит нож. Сейчас он им воспользуется, не волнуясь о том, что прольет остатки моей крови. Он должен знать, как сложно поймать или уклониться от летящей в тебя пули, особенно если она выпущена другим вампиром. Я же все еще надеюсь увернуться от брошенного им ножа. Крепко сжав револьвер, я прыгаю высоко вверх, будто взлетая по невидимой оси. К сожалению, мой маневр не застает его врасплох. Когда я открываю огонь, его нож, мой нож, во второй раз вонзается мне в тело, на этот раз в живот около пупка. Больно. Господи, не могу поверить, что мне так не везет. Правда, есть шанс, что я выживу, а вот от него удача точно отвернулась. Опускаясь на землю после прыжка, я открываю огонь по нему на пределе своих сил; он пытается избежать смертельного ранения. Одна пуля попала ему в живот, одна — в шею, одна — в левое плечо и две — в грудь. Падая на землю, я ожидаю, что он тоже должен упасть.
Однако он не падает. Пошатываясь, он продолжает стоять.
— О боже, — шепчу я, падая на колени. — Неужели этот ублюдок не умрет?
Истекая кровью, мы смотрим друг на друга сквозь черные тени нависающих трибун. Наши взгляды встречаются, и я с новой ясностью вижу в его глазах тревогу — что–то, что ни человек, ни вампир не желал бы выставлять напоказ. У меня закончились патроны. На его лице некое подобие улыбки — не знаю, что его так забавляет. Потом он разворачивается и исчезает в темноте, так что я больше не вижу и не слышу его. Вынимая нож из голого живота, я без сознания падаю на землю, пытаясь дышать сквозь красную муть агонии. Не могу припомнить другой такой паршивой ночи.
Но я — Сита, я существую с начала истории человечества, я — вампир с непревзойденной выносливостью, разве что только не в сравнении с этим субъектом, чьего имени я так и не знаю. Он жив, я не сомневаюсь. Через двадцать минут катания по бетону я понимаю, что выживу. Наконец–то мои раны начинают затягиваться, и я могу сесть и сделать глубокий вдох. До того прокола в сердце они бы зажили за две минуты.
— Наверное, я старею, — бормочу я.
Вампиров поблизости не слышно. Зато Колизей окружен полицией. Засунув нож под штанину, я хромаю обратно по коридору на поле. Я нахожу кран и смываю с себя кровь, сколько получается смыть. На плече и на животе нет шрамов. Однако я потеряла много крови, чувствую страшную слабость, а теперь еще должна волноваться о полиции. Патрульная машина останавливается у арены. Наверное, кто–то сообщил о стрельбе. Здесь так много трупов, что было бы ошибкой допустить, чтобы меня поймали в Колизее. Меня заберут в участок, и мне трудно будет объяснить состояние моей одежды. Мне приходит мысль притаиться внутри, пока все не стихнет. Но нет, это может занять часы, если не дни, а мне не терпится вернуться домой и обсудить с Реем дальнейшие действия.
Прежде чем покинуть арену, я проверяю тех трех вампиров, чтобы убедиться, что они действительно мертвы. Вне зависимости от тяжести ранений они могли исцелиться и восстать. Для полной уверенности я разбиваю черепа этих троих каблуком правого сапога. Этот гротескный акт не вызывает во мне угрызений совести. Ведь, в конце концов, я лишь забочусь о жизни полицейских, которые их найдут.
Я поспешно направляюсь туда, где наименее шумно, и в следующую минуту я уже снаружи, за оградой, на автостоянке, когда внезапно на мне останавливается свет фонарика. Черт, это из патрульной полицейской машины. Они подъезжают, и из окна пассажирского сиденья высовывается лицо полицейского, который, похоже, двадцать лет питался исключительно пончиками.
— Юная леди, что вы тут делаете в такой поздний час? — спрашивает он.
Я напускаю на себя озабоченность.
— Да вот пытаюсь найти свою машину. Она сломалась около часа назад, и я пошла за помощью, а эти ребята за мной погнались. Они кидали в меня шары с водой и угрожали мне. — Я дрожу, ловлю его взгляд и давлю на кнопки доверчивости. — Но мне удалось убежать.
Полицейский окидывает меня взглядом, но, похоже, не замечает пятен крови на моей одежде. В темноте их трудно увидеть на черном. Кроме того, мой взгляд ослабил его силу воли. Моя восхитительная красота, молодость, предусмотрительно распущенные светлые волосы тоже возымели действие. Он переглядывается со своим напарником на водительском сиденье и снова поворачивается ко мне с улыбкой.
— Что же, вам повезло, что они только кидались водными шариками, — говорит он. — Здесь не место для одиноких ночных прогулок. Садитесь назад, мы вас отвезем к вашей машине.
Отказ выглядел бы странно. Поблагодарив, я открываю дверцу и забираюсь на заднее сиденье. Второй полицейский, помоложе, оборачивается ко мне.
— Вы сейчас были внутри Колизея? — спрашивает он.
Я ловлю и его взгляд.
— Нет, — четко говорю я. — Как бы я туда попала? Вокруг пятиметровая ограда.