А это Южная башня.
Здесь находится офис Дональда Хэткука. На восемьдесят седьмом этаже. Он принялся считать снизу вверх.
Два самолета.
Согласно поспешной прикидке, офис Дональда там, куда попал второй самолет.
Что тут творится, черт побери? Господи Иисусе, что происходит?
Ронни разглядывал пылающий двигатель, чувствовал жар, видел, как копы выскакивают из патрульной машины.
Здравый смысл говорит, что встречи не будет. А он отмахнулся. Рассудок врет. Глаза обманывают. Встречу надо любой ценой устроить. Надо идти. Идти. Еще можно устроить. Черт возьми, необходимо устроить!
Здравый смысл твердит: один самолет мог случайно ударить в башню, а два – совсем другое дело. Два уже очень плохо.
В полном отчаянии Ронни схватил багаж и решительно шагнул вперед.
Через несколько секунд услышал глухой звук, будто картошка высыпалась из мешка. В лицо шлепнулось что-то мокрое. Увидел белый обломок, катившийся по земле и остановившийся в паре дюймов под его ногами. Это была человеческая рука. Ронни закрыл лицо ладонями, чувствуя пальцами жидкость. Взглянув, увидел кровь.
Внутренности перевернулись, как в бетономешалке. Он отвернулся и выплеснул съеденный завтрак, почти не услышав очередного удара справа. Повсюду адски выли сирены. Со всех сторон. Снова удар, в лицо и на руки опять брызнула жидкость.
Он поднял глаза. Пламя, дым, муравьиные человеческие фигурки, широкие стеклянные панели… Какой-то мужчина в рубашке с короткими рукавами и брюках падает с неба. Одна туфля слетела с ноги, кружится, кружится, кружится в воздухе. Сверху сыплются люди размером с оловянных солдатиков, какие-то обломки – с первого взгляда не разберешь.
Ронни стоял и таращил глаза, припоминая почтовые марки, запечатлевшие представление голландского художника Босха о смерти и аде, которыми он когда-то торговал. Вот он, ад, преисподняя.
Зловонный дым наполнился звуками – вопли, сирены, крики, гул вертолетов. К зданиям мчится полиция и пожарные. Прямо перед ним вывернула и тормознула пожарная машина, загородив картину. Он обошел ее сзади, глядя на выскакивающих и бежавших пожарных в касках.
Снова громкий удар. Плотный мужчина в костюме рухнул на спину и взорвался.
Ронни опять стошнило, он сильно качнулся, упал на колено, закрыл лицо руками, несколько минут трясся на месте. Закрыл глаза, как бы надеясь, что кошмар исчезнет. Потом оглянулся, вдруг заволновавшись, что может пропасть чемодан с кейсом. Но вещи стояли рядом. Искусная подделка под «Луи Вуиттон». Черт возьми, в данный момент вряд ли кого-нибудь интересует, из чего сделан его кейс. Фирменный он или фальшивый.
Через несколько минут Ронни собрался с силами, встал, сплюнул, стараясь избавиться от привкуса рвоты. Вспышка злости в душе мигом переросла в приступ ярости.
Почему сегодня? Проклятье, почему не в какой-нибудь другой день? Почему эта чертовщина происходит именно сегодня?
Поток людей – одни в белой пыли, другие в крови – медленно, словно в трансе, выплывает из Северной башни. Вдалеке раздалась пожарная сирена. И еще. И еще. Кто-то из стоящих впереди поднимает видеокамеру.
Новости, подумал Ронни. Телевидение. Безмозглая идиотка Лоррейн запаникует, если увидит. По любому поводу паникует. При каждой аварии на дороге тут же звонит, проверяет, что с ним ничего не случилось, даже когда точно знает, что он находится в сотне миль от места происшествия.
Вытащив из кармана мобильник, он набрал ее номер. Раздался резкий писк, на дисплее возникла надпись:
«Линия перегружена».
Еще несколько раз попытался, потом сунул трубку обратно в карман.
Чуть позже сообразил, как ему повезло, что звонок не прошел.
Октябрь 2007 года
Проклятье, вы должны светиться!
В битумно-черной тьме Эбби поднесла часы к самым глазам, ткнулась носом в сталь и стекло, но все равно ничего не увидела.
Я платила за светящиеся часы, чтоб вам провалиться!
Свернувшись калачиком на жестком полу, она вроде заснула, но долго ли проспала, неизвестно. Что сейчас, день или ночь?
Мышцы свело судорогой, рука онемела. Она поболтала в воздухе кистью, стараясь восстановить кровообращение, чувствуя свинцовую тяжесть. Проползла пару футов, вновь встряхнула рукой, глухо ударила в стену кабины, морщась от боли, и прохрипела:
– Эй!..
Снова стукнула раз, другой, третий.
Лифт закачался.
Но она стучала и стучала.
Снова хочется пи́сать. Один ботинок уже полный. Все сильней пахнет застоявшейся мочой. Во рту пересохло. Эбби закрыла глаза, открыла, вновь взглянула на часы, ничего не увидела.
В приливе паники подумала, что ослепла.
Который час, черт побери? В последний раз, до того как погас свет, было 3:08. Вскоре после того она помочилась в ботинок. По крайней мере, насколько удалось в темноте. Почувствовала себя лучше, смогла здраво мыслить.
Теперь желание помочиться вновь туманит рассудок. Эбби постаралась отвлечься, выкинуть это наваждение из головы. Несколько лет назад она видела по телевизору документальный фильм о людях, выживших в катастрофах. Девушка ее возраста, одна из немногих уцелевших пассажиров самолета, который врезался в землю и загорелся, рассказывала, что осталась в живых, потому что сохраняла спокойствие, когда остальные паниковали, рассуждала логично, вспомнила в темноте и дыму, где находится выход.
То же самое говорили другие. Надо сохранять спокойствие, трезвую голову.
Легче сказать, чем сделать.
В самолетах есть двери, куда можно выйти. Красивые доброжелательные стюардессы провожают к выходу, раздают оранжевые спасательные жилеты, помогают надеть кислородные маски, они обучены иметь дело с умственно отсталыми, глухонемыми. Англия ныне – страна слабоумных, почему же не принят закон, предписывающий поставить в каждом лифте стюардессу? Почему, входя в кабину, не видишь бессловесную блондинку, которая тебе протягивает карточку в ламинате, напоминающую, где дверь, выдает оранжевый жилет на случай, если лифт затопит, натягивает маску на голову?..
Раздался пронзительный гудок.
Телефон!
Эбби поспешно полезла в сумочку. Оттуда пробивался свет. Мобильник работает! Подает сигнал! А еще ведь он время показывает – совсем с перепугу забыла!
Выхватила трубку, уставилась на дисплей. Там было написано:
«Новое сообщение».
Не в силах справиться с волнением, нажала кнопку.
Имя и номер отправителя не высвечивались, но сообщение читалось ясно:
«Я знаю, где ты».