– И все-таки могла бы нам помочь, – сказал на прощание Костик, – пятьсот баксов в месяц – копейки, а мы голову из нищеты высунем. Подумай, а то непорядочно получается. Все-таки мы родственники и должны поддерживать друг друга в трудную минуту. Я о тебе всегда думал, а вот ты, видно, про нас забыла, только на два дня и пригласила, даже недели пожить не предложила.
Я лишилась дара речи. Так, молча, и смотрела им вслед.
Вечером приехала Луиза. Вошла, как всегда, застенчиво улыбаясь, в гостиную и проговорила:
– Целую неделю собиралась нанести визит, и все никак не получалось. Маме очень плохо, никак не оправится. Каждый день приходит доктор, а толку чуть. В холодильнике лекарств больше, чем продуктов, – витамины, успокаивающие, укрепляющие, бальзамы, настойки.., Сейчас стали уколы делать. И все равно сил у нее совсем нет – лежит целыми днями лицом к стене. Последнее время стала запирать дверь. Я стучу, стучу, потом ухожу, А открывает только тогда, когда захочет. Может вообще целый день никого не впускать и сидеть голодной.
– Даже не знаю, что посоветовать.
– Не берите в голову, лучше посмотрите, какой сувенир я принесла для вашей подруги-хирурга.
И девушка протянула Оксанке большой пакет. Та развернула бумагу и зацокала языком от восторга. Перед ней лежал старинный хирургический атлас с роскошными картинками.
– Какая прелесть, – закричала подруга, – какая очаровательная книга! Нет, ты только посмотри на этот кишечник!
И в полном экстазе стала тыкать мне под нос изображение какого-то гигантского червя.
– Нет уж, не желаю смотреть на всякие гадости.
– Это не гадости, – оскорбилась Оксанка, – это твое внутреннее устройство. И где только Лу раздобыла такую прелесть?
Выяснилось, что на прошлой неделе неизвестный вандал опять залез в дом Роуэнов. Проник в прачечную, разбросал там все, что мог, и отправился в библиотеку. Утром Луиза нашла на полу кучу книг, вываленную с полок. Среди них оказался атлас.
– Я даже не знала, что у нас есть такая редкость, – тихо рассказывала Луиза, – наверное, его когда-то приобрел дедушка, как и остальные книги, папа практически ничего не покупал. Мне эта анатомия ни к чему, а мадам Оксане интересно.
Не просто интересно, а очень интересно. Моя ненормальная подруга моментально исчезла из комнаты со словами:
– Пойду Деньке покажу.
Мы с Луизой уселись поудобней и принялись смаковать кофе с пирожными. Когда я доедала третий эклер, в гостиную вихрем ворвалась возбужденная Наталья.
– Послушай, поди сюда! – закричала она, не обращая внимания на гостью.
– Что случилось?
Не говоря ни слова, Наташка поволокла меня за руку на второй этаж и поставила перед пустой стеной в коридоре.
– Гляди!
– Куда, здесь же ничего нет.
– Вот именно, ничего, а где Ван Гог?
Изумительно чистая стена, а, правда, где Ван Гог? Неужели? Одна и та же мысль одновременно вонзилась в наши головы. Костик!
– Сироты, уезжая, ухитрились нас обокрасть. Но как им удалось протащить полотно через таможню?
– Подумаешь, труд, – возмутилась вошедшая Оксанка, – свернули трубочкой и сунули в чемодан.
– Нет, это невозможно, – возразила Наталья, – весь багаж просвечивается, и картину сразу увидят. Скорей всего всучил кому-нибудь из консульских, а те провезут в дипломатической почте.
– Да, он в консульство ходил в пятницу, – вмешалась я, – а Ван Гог в воскресенье еще висел, значит, он снял его прямо перед отлетом. Вот сволочь.
– Гроб, – внезапно сообразила Оксанка, – вот почему лысый боров хотел вскрыть гроб, чтобы спрятать украденное. Ну, кому придет в голову проверять последний приют бедной российской туристки. В Москве тоже не станут досматривать. Бьюсь об заклад, он рыдал на таможне и хватался за сердце, рассказывая о кончине любимой мамы. Она подала мне трубку:
– Позвони-ка ворюгам. В квартире у Костика долго никто не подходил, потом раздалось гнусавое:
– Алло.
– Это я, Даша, как долетели?
– Ужасно. Горячего не дали, стюардессы – хамки, да еще полный самолет неуправляемых детей. Теперь голова раскалывается.
– А больше ничего не беспокоит?
– А что должно беспокоить?
– Совесть, хотя, скорее всего, у вас ее просто нет.
Трубку перехватила Лелька:
– Не смей кричать на моего мужа!
– Да твой он, твой, мне и даром не нужен, а вот Ван Гога хочу получить обратно.
Воцарилась тишина, потом Костик проговорил:
– Намекаешь, что я украл картину?
– Не намекаю, а утверждаю. Верни полотно по-хорошему, иначе пойду в полицию.
Бывший муж трубно засмеялся:
– Иди, иди, прямо сейчас. И в какую: французскую или российскую? То-то там обрадуются. Сигнализация у картин была? За руки кто меня ловил? Свидетели где? Может, сама Ван Гога продала, а на меня валишь. Знать не знаю, куда картина подевалась. Я ее через границу провозил? Будешь приставать – подам в суд за клевету.
И бросил трубку. Наташка смотрела на меня расстроенным взглядом. Она сразу поняла, что Ван Гог пропал безвозвратно, и понимала, как я переживаю.
– Послушай, – вдруг сказала она, – помнишь, как я потеряла кошелек с нашим стратегическим запасом?
Было такое дело. Как раз накануне Нового года. До этого мы пять месяцев откладывали из наших копеечных зарплат кой-какие денежки. Задумали грандиозные подарки для Аркадия и Мани и обильный стол к празднику.
То ли Наташка положила портмоне мимо сумки, то ли его просто украли, но из Детского мира она тогда пришла в слезах и без покупок. В долг мы принципиально не брали, опираясь на мудрость "берешь чужие ненадолго, а отдаешь свои и навсегда", поэтому 31 декабря на столе красовалась селедка с репчатым луком.
– Вот та пропажа была настоящей драмой, – продолжала Наталья, – а сейчас что, последнего лишились? Да и Ван Гог достался дедушке Макмайеру по дешевке. Его тогда в Европе никто всерьез не принимал, считали сумасшедшим, идиотом.
– Конечно, картину жаль, но хуже всего ощущение гадливости, чего-то грязного, куда ткнули носом, – вздохнула Оксанка.