— Следуйте за мной обе, — коротко приказал он. Они в молчании спустились в роковую пещеру, только там антропофаг объявил твердым и спокойным, но от этого еще более жутким голосом:
— Для вас все кончено. Вы никогда больше не увидите солнца.
Произнеся эти страшные слова, он взял розги, подошел к сестре и в продолжение целых пятнадцати минут осыпал сильнейшими ударами все ее тело, в особенности живот.
— Сколько месяцев твоему зародышу? — заорал взбесившийся монстр.
— Шесть, — ответила нежная и прелестная девушка и упала на колени. — Если твой гнев заставляет тебя уничтожить во мне одной твою сестру, твою любовницу, твоего верного друга, мать твоего ребенка наконец, то сделай это хотя бы после того, как появится на свет несчастный плод нашей любви.
— Клянусь дьяволом, это очень бы меня огорчило, — сказал Ролан. — На свете достаточно одного такого чудовища, как я, и второго земля не потерпит. Кроме того, тебе хорошо известно, что я терпеть не могу потомства, и, оставив ребенка, ты совершила самую большую из своих глупостей: ты сама подписала себе смертный приговор своим собственным семенем, которое породило этот плод.
— Смилуйся, милый мой Ролан!
— Ну уж нет! Ты умрешь вместе с твоим зародышем, я хочу, чтобы через час здесь не было ни матери, ни ребенка. Но не беспокойся, — продолжал злодей, привязывая свою несчастную сестру к деревянной скамье, широко раздвинув ей ноги и подложив под зад мешок с шерстью, — ни о чем не беспокойся: вырвав дерево с корнем, я тут же посажу взамен другое. Приласкай меня, Жюстина, пока я занимаюсь посадкой.
О Боже, великий и всемогущий! Где найти силы, чтобы описать эту мерзкопакостнейшую сцену? Отвратительный монстр вскрыл скальпелем живот сестры, вырвал оттуда плод, бросил его под ноги и заменил уничтоженный зародыш кипящей спермой, которую исторгла из него Жюстина. Он оставил несчастную женщину, которая еще дышала, и посмотрел на Жюстину.
— Теперь твоя очередь, но я хочу осуществить эту приятную процедуру еще более варварским способом; тяжкий груз благодарности снова давит на мою раскаявшуюся душу, и я должен снять его, снять во что бы то ни стало.
При этом снова начал усиленно мастурбировать.
— Я привяжу тебя к окровавленным останкам моей нежной сестрички и опущу вас обеих в трупную яму. Там без помощи, без пищи в обществе жаб, крыс и ужей ты будешь еще живой утолять голод этих тварей и медленно издыхать в ужасных муках. Тебя тоже будет мучить ужасный голод, и тебе придется жрать привязанный к тебе труп. Ах, шлюха, эта мысль сводит меня с ума, посмотри, в каком состоянии мой член, хотя я только что освободился от спермы. А теперь, Жюстина, я должен еще раз побывать в твоей заднице, прежде чем мы расстанемся навсегда… Какой же прекрасный у тебя зад, плутовка! Как жаль отдавать эти прелести на корм червям! Дай-ка я выпорю его напоследок, издеру его в кровь, чтобы довершить эрекцию.
Его сестра еще дышала, трудно и прерывисто; Ролан положил Жюстину на живот умирающей в такое положение, чтобы промежность одной прижималась к обеим грудям другой. Экзекуция началась; палач одновременно бил по трепещущей груди своей несчастной сестры и по многострадальным ягодицам нашей героини, которую то и дело тыкал лицом в залитые кровью потроха ее подруги по несчастью.
— Ах, шлюха! — рычал он, нанося неистовые удары. — Я хотел бы засунуть тебя в живот моей сестры, зашить его, законопатить тебя там, как в гробу… Однако погоди, я же совсем забыл! Ну это совершенно непростительно с моей стороны, мой ангел! Одна из твоих подруг еще жива в том жутком подвале, а ведь я собирался прикончить вас вместе… Сейчас я ее приведу.
Монстр поспешно вышел, оставив свою страдающую жертву наедине с умирающей женщиной, чьи стоны раздирали сердце Жюстины. Она хотела воспользоваться передышкой, чтобы оказать хоть какую-то помощь сестре хозяина. Увы, было уже поздно, самое полезное, что можно было для нее сделать, — это прикончить ее, но милосердие такого рода было чуждо нежной душе Жюстины. Все ее старания были бесполезны, впрочем, и времени на это уже не было: вернулся Ролан вместе с Делиль.
— Смотри, какой я заботливый, Жюстина, я хочу, чтобы твоя подруга умерла вместе с тобой.
Жестокостям, как обычно, предшествовали грязные ласки. Потом обезумевший злодей взялся за любимое дело: длинной палкой, утыканной на конце гвоздями, он буквально раскрошил обольстительные ягодицы добрейшей хозяйки гостиницы. Затем привязал ее к двум другим, совершил с ней короткий энергичный акт содомии, после чего расположил все три жертвы таким искусным образом, что смог по очереди сношать распоротый живот одной, рот второй и зад третьей. Наконец он всерьез взялся за Делиль; он ее повесил, забрался ей на плечи и стиснул ногами ее шею, чтобы сильнее сжать шейные позвонки.
— Гляди, Жюстина, — говорил он, изо всех сил массируя себе член, — с тобой будет то же самое, если только меня не прельстит мысль закопать тебя живьем. Эта смерть ужасна… Я готов кончить, стоит только мне представить твои страдания.
С такими словами он схватил несчастную Жюстину, крепко привязал ее к двум трупам и обвязал всю группу толстой веревкой. Открыл яму для трупов, спустил туда лампу и приготовился опустить следом три связанных трупа.
— Пора, Жюстина, — заявил он, не переставая мастурбировать, — пора нам распрощаться навсегда… да, навсегда, мы больше не увидимся. Пожинай теперь плоды твоей добродетельности, глупая дева, и подумай, не лучше ли было бы тебе вообще не помогать мне, когда ты меня встретила, чем давать палачу повод предать тебя ужаснейшей из смертей.
И он спустил груз в яму; почувствовав, что связанные жертвы коснулись дна, распутник сбросил сперму на их головы и сопроводил последний порыв своей ярости грязными ругательствами. На этом все закончилось, камень снова закрыл яму.
Бедная наша Жюстина! Несчастнейшая из смертных! Вот ты и угодила живьем в обитель смерти, привязанная между двух трупов и сама мертвее мертвых, которые тебя окружают!
— Боже всесильный и справедливый! — Так заговорила она, осознав весь ужас своего положения. — Есть ли на свете хоть одно существо, которое бы страдало так же, как я? Боже правый, умоляю, не оставляй меня, дай мне силы уберечься от отчаяния, на которое обрекает твою рабу жестокая судьба. Все, что ты делаешь, имеет свою цель, и я не требую объяснить мне твои декреты, потому что знаю, что они непостижимы так же, как ты сам, но скажи, в чем я провинилась, чтобы со мной поступали подобным образом? Но если не хочешь, не надо: я подчинюсь твоей воле, пусть она свершится, ведь я, быть может, была орудием порока, заслуживающего кары. Я оставляю тебе, Господи, свое тело, измученное болью, истощенное слезами нищеты и отчаяния, но дай устремиться к тебе моей душе, по-прежнему такой же чистой, как в первый день, когда ты мне подарил ее, и пусть твои утешающие руки примут в свои объятия несчастную, которая только для тебя и жила!