Пока Томуся носилась туда-назад, я вынула из сумки пузырек с молоком розового кенгуру, быстро перелила белую жидкость в фарфоровый сливочник и сунула в холодильник. Рассказывать о незадаче, случившейся со мной в магазине «Солнце гурмана», абсолютно не хотелось даже Томуське, еще меньше я желала озвучивать цену крохотной бутылочки. Поэтому пусть сейчас мирно стоит на полке под видом самого обычного продукта, утром выпью с ним кофе и попробую разобрать, так ли прекрасна амброзия.
– Ну, начнем? – спросила, слегка запыхавшись, Томуська.
– Давай, – кивнула я.
И мы приступили к вскрытию упаковки.
Внутри картонного ящика оказался второй, из легкого пластика, а в нем третий, проволочный.
– Оригинальная тара для эскалопов, – пробормотала Томуська, пытаясь перекусить ножницами тонкие железки.
– Подожди, – сообразила я, – он просто поднимается, хоп и все. А где кнаккеры?
– Не знаю, – растерянно ответила Томуся, – какие-то комки из бумаги внутри лежат. Может, это и есть кнаккеры?
– Обрывки упаковки? – скривилась я.
– Ну… нет, – протянула Томуся, – наверное, их забыли внутрь положить. Все, поняла! Кнаккеры это нечто вроде яиц, хрупкое. Поэтому их столь тщательно завертывают. Но, очевидно, на фабрике случилась осечка, автомат плохо сработал, не положил внутрь содержимое. Мне один раз попалась совершенно нетронутая, полностью запечатанная коробка какао, только порошка в ней не оказалось. Ладно не расстраивайся, не ели мы кнаккеров и не надо! Может, гадость страшная.
– Может, и так, – согласилась я, потом машинально взяла один комок бумаги и развернула его.
Изо рта вырвался вопль:
– Мама!
Томочка, успевшая отвернуться к плите, подпрыгнула:
– Что?
Мигом ожили все кухонные электроприборы, из стены водопадом посыпались яйца, тостер начал выплевывать куски недожаренного хлеба, заработала мясорубка, включился чайник, но мне было не до взбесившейся от наших воплей техники, потому что я наконец-то увидела загадочного кнаккера.
На бумаге, трогательно сложив четыре лапки с крохотными пальчиками, лежало нечто серо-коричнево-черное с тупой мордочкой новорожденного щенка. Круглую голову украшали висячие ушки, а из, так сказать, филейной части торчал хвост, больше всего похожий на лепесток розы, нежный, кожистый, нечто вроде перепонки.
– Это кто? – шепотом спросила Томочка.
– Кнаккер, – прошептала я.
– Он живой?
– Думаю, нет.
– И его… надо… на гриле? – заикаясь, выдавила из себя вопрос Томуська. – Ни за что!
– Ага, – в полном ужасе подхватила я. – И что с ними делать?
– А сколько их?
Я пересчитала комки:
– Десять.
– Катастрофа! – всхлипнула Томуська. – Давай похороним бедолаг во дворе. Пойду за пустой коробкой из-под печенья, в кладовке лежит.
Заплакав, подруга ушла, а я принялась аккуратно разворачивать остальные бумажки, и очень скоро передо мной оказалось десять штук умилительно хорошеньких, но мертвых кнаккеров.
Ощущая себя несостоявшимся каннибалом, я взяла бутылку с водой и отвернула пробку. Бабах! Мои руки вздрогнули, жидкость из пластиковой тары пролилась прямо на трупики несчастных, предназначенных для съедения зверушек. Я нервно оглянулась – на плите покачивалась невесть откуда взявшаяся здоровущая чугунная сковородка.
– С добрым утром, – произнес компьютер, – настала пора пожарить кашу!
Я перевела дух и заорала:
– Совсем с ума сошел? Скоро ночь! И кашу не жарят! Глючный кретин!
С пола послышалось тихое шуршание, я опустила глаза вниз и завизжала:
– Помогите!!!
Из стены вновь начали выскакивать яйца, а тостер возмущенно завел: «Хлеб закончился, хлеб закончился, хлеб закончился…»
– Что случилось? – завопила издалека в ответ на призыв Томуська. – Что? Бегу! Эй, Вилка, ты жива?
– Кнаккеры… – обморочным голосом прошептала я. – Где они?
Тамарочка, примчавшись в кухню, уперлась взором в бумагу:
– Ой, нету! Смотри, смотри, вон один бежит! Да как быстро! Эй, стой, стой! Вилка, очнись, их надо поймать!
Спустя полчаса мы вернулись на кухню и сели у стола.
– С ума сойти… – бормотнула Томочка. – Хорошо хоть дома никого нет.
– Кстати, где все наши? – насторожилась я.
– Сеня повез Никиту в цирк, а потом они заедут за Крисей, та в гостях у подружки. Нехорошо, конечно, мальчишке режим ломать, но у Семена практически нет выходных, детей совсем не видит, – протянула подруга. – Слушай, что нам делать?
– Молчать, – быстро ответила я. – Иначе меня убьют. Никому ни слова!
– Это навряд ли поможет, – покачала головой Томуся.
Я оперлась подбородком на сложенные на столе руки.
– Дом чужой, так?
– Верно.
– Всякие прибабахи тут дорогие…
– Да.
– Вдруг эти кнаккеры проводку сгрызут? Нас тогда заставят здесь капитальный ремонт делать. А так – ничего не знаем, никого не видели…
– С добрым утром! – ожил компьютер. – Сегодня десятое декабря тысяча восемьсот двенадцатого года.
– Во, – подняла я брови, – слышала? Французы под Москвой, сейчас их Кутузов по старой смоленской дороге прочь погонит. Не волнуйся, мы победим.
Томуся заморгала, я обняла подругу.
– Понимаешь, мы оказались в сумасшедшем доме, тут все глючится. Но если узнают про кнаккеров, нас сделают виноватыми. Дескать, когда вас в здание впускали, компьютер работал лучше некуда, ваши кнаккеры его испортили, оплачивайте счет за ремонт. Миллион долларов.
– Может, они ядовитые, – дрожащим голосом предположила Томусечка.
– Эти милые зверюшки? Вовсе нет, – бодро ответила я. – Давай живо уберем упаковку, и…
– Есть дома кто? – закричал из холла Олег.
– Хлеб закончился, – возмущенно откликнулся тостер, – хлеб закончился…
– Заткнись, – прошипела я и со всех ног кинулась прятать пустые ящики.