Она была удивлена приливом облегчения, которое почувствовала при виде Элайды, сидевшей за изукрашенным резьбой и позолотой письменным столом с семицветным – нет, теперь шестицвет-ным – палантином на шее и Пламенем Тар Валона, инкрустированным лунными камнями на высокой золоченой спинке кресла, возвышавшейся над ее головой. До этого момента Алвиарин донимала смехотворная мысль, которой она не позволяла проявляться на поверхности, что та, возможно, позволила себе умереть по какой-нибудь дурацкой случайности. Это объяснило бы замечание Земайлле. Выборы новой Амерлин заняли бы месяцы, даже учитывая бунтовщиков и все остальное, но дни Алвиарин как Хранительницы летописи были бы сочтены. Но, однако, еще больше, чем собственное облегчение, ее удивило присутствие в Совете более чем половины Восседающих, которые стояли перед письменным столом в своих шалях с бахромой. Элайда должна знать, что ей не стоит принимать подобные делегации в ее отсутствие. Большие позолоченные часы в футляре у стены, безвкусная вещица со слишком большим количеством украшений, пробили два раза, и из маленькой дверцы спереди повыскакивали маленькие эмалевые фигурки Айз Седай, как раз когда она уже открыла рот, чтобы сказать Восседающим, что ей нужно поговорить с Амерлин наедине. Они покинули бы комнату без лишних слов. У Хранительницы Летописей нет власти приказывать им, но они знали, что ее власть простирается значительно дальше того, что предполагает ее палантин, хотя и не подозревали, откуда она проистекает.
– Алвиарин, – с удивлением в голосе произнесла Элайда, прежде чем та успела сказать хоть слово. Жесткое лицо Элайды смягчилось каким-то выражением, которое можно было принять чуть ли не за удовольствие. Ее губы изогнулись в полуулыбке. В свое время у Элайды было не так-то много поводов для улыбок. – Стань туда и веди себя тихо, пока у меня не найдется время, чтобы разобраться с тобой, – сказала она, повелительно махнув рукой в угол комнаты. Восседающие принялись переступать с ноги на ногу и поправлять шали. Мускулистая Суана строго посмотрела на Алвиарин, а Ше-ван, высокая, как мужчина, и с угловатыми чертами лица, невыразительно уставилась прямо на нее; другие избегали встречаться с Алвиарин взглядом.
Ошеломленная, она стояла не шелохнувшись, разинув рот, на шелковом ковре, разрисованном ярким узором. Это не могло быть просто бунтом со стороны Элайды – она была бы просто сумасшедшей, если бы позволила себе такое! – но что, во имя Великого Повелителя, произошло такого, чтобы она набралась наглости… Что?
Рука Элайды хлопнула по крышке стола с резким звуком, одна из лакированных коробочек, стоявших там, подпрыгнула от удара.
– Когда я велю тебе встать в угол, дочь моя, – проговорила она низким, угрожающим голосом, – я жду, что ты повинуешься. – Ее глаза вспыхнули. – Или я должна позвать Наставницу Послушниц, чтобы все эти сестры стали свидетельницами твоего «частного» наказания?
Лицо Алвиарин полыхнуло жаром, наполовину от унижения, наполовину от гнева. Чтобы кто-то слышал, как ей говорят подобное, да еще прямо в лицо! Страх также клубился в ней, желчью обжигая желудок. Ей достаточно сказать несколько слов – и Элайда предстанет перед обвинением в том, что посылала сестер на заведомый крах и плен, и не однажды, а два раза. Уже начинали ходить слухи о событиях в Кайриэне; туманные слухи, но с каждым днем звучавшие все с большей уверенностью. И если станет известно, что, кроме этого, Элайда послала пятьдесят сестер против нескольких сотен мужчин, способных направлять Силу, даже существование мятежных сестер, зимующих со своей армией в Муранди, не удержит на ее плечах палантина Амерлин, а пожалуй и головы. Она не отважилась на такое. Разве что… Разве что она могла доказать, что Алвиарин – Черная. Благодаря этому она могла выиграть некоторое время. Разумеется, очень немного, если раскроются факты о Колодцах Дюмай и Черной Башне, но, возможно, Элайда готова цепляться за соломинки. Нет, это невозможно, это не могло быть возможно. Бежать, разумеется, нет смысла. Прежде всего, если Элайда готова выдвинуть обвинения, бегство лишь подтвердило бы их. Кроме того, Месана отыщет ее и убьет, если она сбежит. Все это мелькало в голове Алвиарин, пока она на свинцовых ногах двигалась, словно наказанная послушница. Должен найтись какой-то выход из положения, что бы здесь ни произошло. Какой-то выход всегда находился. Если она будет внимательно слушать, возможно, она найдет его. Она начала бы молиться, если бы Темный Повелитель внимал молитвам.
Элайда с минуту рассматривала ее, затем удовлетворенно кивнула. Ее глаза, впрочем, по-прежнему блестели от волнения. Подняв крышку одной из трех лакированных коробочек, стоявших на ее столе, она вынула маленькую, потемневшую от времени костяную фигурку черепахи и начала поглаживать ее. Перебирать украшения в этой коробочке было ее привычкой, когда она хотела успокоить нервы.
– Итак, – сказала она. – Вы собирались объяснить мне, зачем мне вступать в эти переговоры.
– Но мы не спрашивали разрешения, Мать, – резко произнесла Суана, выставив вперед подбородок. Подбородка у нее было слишком много, он был квадратный и твердый как булыжник, и она могла выставить его на кого угодно. – Решения подобного рода принадлежат Совету. В Желтой Айя многие склоняются в пользу переговоров. – Это означало, что склонялась она. Она была главой Желтой Айя, Первой Плетельщицей, Алвиарин знала это, поскольку Черной Айя были известны все секреты других Айя, или почти все; и с точки зрения Суаны, ее мнение было мнением ее Айя.
Дозин, еще одна из присутствовавших здесь Желтых, поглядела на Суану искоса, но ничего не сказала. Бледная и по-мальчишески худенькая, Дозин, казалось, жалела, что находится здесь, – симпатичный угрюмый мальчишка, которого притащили куда-то за ухо. Восседающие обычно упирались, когда главы их Айя принуждали их к чему-либо, но вполне вероятно, что Суане удалось найти какой-то способ.
– Многие из Белых тоже поддерживают переговоры, – вступила Феране, рассеянно разглядывая чернильное пятно на своем пухлом пальце. – Это самое логичное, что можно сделать в сложившихся обстоятельствах. – Она была Первой Рассуждающей, главой Белой Айя, но была менее склонна, чем Суана, считать свое мнение за мнение всей Айя. Ненамного. Феране часто казалась такой же рассеянной, что и худшие из Коричневых, – длинные черные волосы, обрамлявшие ее круглое лицо, нуждались в щетке, а бахрома ее шали, по-видимому, по неосторожности частью искупалась в ее утреннем чае, – но она могла уловить мельчайшую щелочку в логическом построении аргументов. Она вполне могла быть здесь одна, поскольку попросту не верила, что ей требуется какая-либо поддержка со стороны других Восседающих от Белой Айя.
Откинувшись на высокую спинку кресла, Элайда начала хмуриться, ее пальцы быстрее задвигались по спинке черепашки, и Андайя быстро заговорила, не глядя на Элайду и делая вид, что поправляет на плечах свою шаль с серой бахромой:
– Суть в том, Мать, что мы должны найти способ уладить это дело миром. – В ее речи слышался сильный тарабонский акцент, как было всегда, когда она нервничала. Ей часто бывало не по себе в присутствии Элайды, и сейчас она взглянула на Юкири, словно надеясь на поддержку, но маленькая стройная Айз Седай лишь слегка повернула голову, отворачиваясь от нее. Юкири была поразительно упрямой для такой маленькой женщины; в отличие от До-зин она не поддалась бы ни на какое принуждение. Так почему же она здесь, если не хотела этого? Поняв, что не дождется подмоги, Андайя поспешно продолжила: – Нельзя допустить, чтобы дело дошло до сражений на улицах Тар Валона. Или в Башне, особенно в Башне, – это не должно повториться. До сих пор мятежницы вроде бы удовольствуются тем, что сидят и смотрят на город, но это не может продолжаться долго. Они заново открыли Перемещение, Мать, и использовали его, чтобы перенести свою армию через сотни лиг. Мы должны начать переговоры до того, как они решат применить Перемещение, чтобы ввести эту армию в Тар Валон, иначе все будет потеряно, даже если победим мы.