— Ах, — жаловались голоса ахараев, — кто может нам помочь!
— Я, — воскликнул Бастиан. — Я ношу АУРИН!
Стало тихо. Плач прекратился.
— Откуда вы пришли сюда? — спросил Бастиан в темноту.
— Мы живём в глубине земли в полной тьме, — прозвучал шёпот множества голосов, — чтобы никому не показываться на глаза. Мы непрерывно оплакиваем несчастье своего существования и слезами вымываем из руды серебро, из которого потом вьём филигрань. Только в самые тёмные ночи мы выползаем наружу; через эти пещеры мы и выходим из-под земли. Здесь мы собираем серебряные строения из отдельных частей. Как раз сегодняшняя ночь оказалась достаточно тёмной, чтоб скрыть наш облик. Этой работой мы пытаемся хоть как-то сгладить своё уродство. Она приносит нам утешение.
— Но ведь вы не виноваты, что вы такие! — сказал Бастиан.
— Ах, вина бывает разная, — отвечали ахараи. — Вина поступка, вина умысла. Наша же — вина существования.
— Как бы мне помочь вам? — чуть не плакал от сострадания Бастиан.
— Ах, великий благодетель, — воскликнули ахараи, — ты, носящий на себе АУРИН и обладающий властью расколдовать нас! Дай нам другой облик!
— Я сделаю это, бедные червяки! — сказал Бастиан. — Я хочу, чтобы сейчас вы заснули, а утром проснулись бабочками. Яркими, пёстрыми и весёлыми. Вы будете только смеяться и шутить! И называться будете не ахараи, вечно плачущие, а озорники, вечно смеющиеся!
Бастиан прислушался, в темноте больше ничего не было слышно.
— Они уснули, — прошептал Атрей.
Оба друга вернулись в пещеру. Рыцари всё ещё спали и ничего не слышали. Бастиан улегся, чрезвычайно довольный собой. Скоро вся Фантазия узнает про его великие благодеяния. Ведь он совершает их бескорыстно!
— Ну, что скажешь, Атрей? — прошептал он.
— Но чего это будет тебе стоить? — задумчиво отозвался Атрей.
Бастиан понял, что Атрей имел в виду его очередное воспоминание, но не хотел об этом думать и заснул, предвкушая радость.
Наутро он проснулся от громких восклицаний:
— Боже мой, вы только посмотрите! Даже моя кобыла смеётся!
Рыцари стояли у выхода из пещеры, Атрей с ними. Он один не смеялся.
Бастиан встал, подошёл к ним и тут увидел, что вся котловина кишит порхающими комичными существами — с крыльями как у мотыльков. Они были разряжены, как клоуны. Клетчатые, цветастые и полосатые лохмотья на них — все не по размеру: либо слишком тесные, либо слишком просторные, и всё держалось на честном слове. Перепачканы были даже крылья. Двух одинаковых не было среди них, клоунские лица размалёваны, носы картошкой, рты до ушей. На одних цилиндры, на других колпаки, у третьих торчит рыжий клок волос, четвёртые лысые. Многие сидели и висели на башне из серебряной филиграни, прыгали, раскачивались и кувыркались, что-нибудь расшатывая при этом.
Бастиан выбежал к ним.
— Эй, вы там! — закричал он снизу вверх. — Прекратите сейчас же! Вы не смеете!
Существа прекратили возню и посмотрели на него сверху вниз. Один йз них, на самой макушке, спросил:
— Что он сказал?
И другой, пониже, передал ему:
— Эта штучка тут говорит, мы не смеем.
— Почему он говорит, мы не смеем? — спросил третий.
— Потому что вы не можете так просто всё ломать! — кричал Бастиан.
— Этот тут говорит, мы не можем всё ломать, — сообщил первый клоунский мотылёк остальным.
— Нет, мы можем!
Башня раскачивалась и трещала.
— Что вы делаете! — кричал Бастиан, не зная, то ли ему сердиться, то ли смеяться, уж больно комичны были эти существа.
— Этот здесь, — повернулся первый мотылёк к своим товарищам, — спрашивает, что мы делаем.
— А что, собственно, мы делаем? — поинтересовался другой.
— Мы забавляемся! — объяснил третий.
И они понеслись, хохоча, в бешеной пляске.
— Мы забавляемся! — крикнул Бастиану первый мотылёк, чуть не захлебываясь от смеха.
— Но башня обрушится, если вы не перестанете! — кричал Бастиан.
— Этот здесь говорит, — сообщил первый мотылёк остальным, — что башня обрушится.
— Ну и что? — сказал другой. И первый крикнул вниз:
— Ну и что?
Бастиан растерялся и пока подыскивал подходящий ответ, все клоунские мотыльки закружились в хороводе, держа друг друга не за руки, а за что придётся: за ноги, за воротник, иные вверх ногами, и все хохотали, и смотреть на это без смеха было невозможно.
— Но вы не смеете этого делать! — кричал Бастиан, борясь со смехом. — Это работа ахараев!
— Этот там, — снова повернулся первый клоун к компании, — говорит, мы не смеем.
— Мы смеем всё, — закричал другой и кувыркнулся в воздухе, — мы смеем всё, что нам не запрещено. А кто нам что запретит? Ведь мы же озорники!
— Я! — ответил Бастиан.
— Этот там, — сказал первый мотылёк другим, — говорит: я!
— Как это ты? — удивились остальные. — Ты нам ничего не говорил.
— Да не я! — объяснил первый. — Этот там говорит: он.
— Почему этот там говорит «он»? — интересовались другие. — И на кого это он говорит «он»?
— Эй, на кого ты говоришь «он»? — крикнул первый.
— Я сказал не «он», — кричал Бастиан, наполовину сердясь, наполовину смеясь, — я сказал, я запрещаю вам разваливать башню!
— Он запрещает нам, — объяснил первый мотылёк остальным, — разваливать башню.
— Кто? — спросили вновь прибывшие.
— Вон та штучка там, — ответили остальные. И вновь прибывшие сказали:
— А мы не знаем этого там. Кто это такой вообще?
Первый крикнул:
— Эй, ты там! Кто ты такой вообще?
— Я не «эй, ты там»! — теперь уже по-настоящему рассердился Бастиан. — Я Бастиан Балтазар Букс и сделал из вас озорников, чтобы вы больше не страдали и не плакали. Ещё сегодня ночью вы были ахараи. Вы могли бы оказать побольше почтения вашему благодетелю!
Все клоунские мотыльки разом прекратили роиться и плясать. Они повернули взгляды к Бастиану. Воцарилась тишина.
— Что этот там сказал? — прошептал самый дальний мотылёк, но тот, что был с ним рядом, ударил его по шляпе так, что шляпа наехала тому на нос и на уши.
«Тс-с-с!» — зашипели остальные.
— Не мог бы ты ещё раз медленно и отчётливо повторить это? — попросил первый мотылёк подчеркнуто вежливо.
— Я ваш благодетель! — громко сказал Бастиан.
Сразу же после этого рой клоунских мотыльков пришел в бурное оживление, все передавали услышанное друг другу, смешавшись в один клубок и крича в ухо соседу: