Казалось, в подобной атмосфере должно было вырасти экзальтированное существо, тургеневская барышня, тонко чувствующая девушка… Но вышло иначе. Таня оказалась кукушонком, подброшенным в гнездо Митепаш. С самого раннего детства от нее нельзя было добиться ни слова правды. Даже если девочка говорила, что на улице снег, следовало для проверки взглянуть в окно. В раннем возрасте ее считали фантазеркой. Отправляясь с няней погулять, восьмилетняя малышка рассказывала, какая страшная автомобильная катастрофа произошла только что на проспекте. Ребенок в деталях описывал разбитые машины, кровь на асфальте. Няня стояла, разинув рот. Ничего подобного не было и в помине, все родилось в Танюшиной голове.
– Тебе бы романы писать, – вздыхала Ева и спрашивала у Ольги Васильевны: – Может, зря музыке учим?
– Прекрати, – отмахивалась певица, – Татьяна эмоциональная натура, глубокоодаренная девочка, а фантазии пройдут.
Но бабка оказалась не права. Впрочем, классе в пятом девочка прекратила пугать близких выдумками, просто ее ложь стала иной, Танечка научилась извлекать из своих «фантазий» выгоду. Сначала это были мелочи. Например, ей регулярно недодавали сдачу в булочной. Батон белого хлеба, принесенный подростком, всегда оказывался дороже. Но, поскольку речь шла о копейках, ни мать, ни бабка не волновались. Потом у нее постоянно пропадали вещи, то красивый, привезенный матерью пенал, то чудесные варежки на кроличьем меху.
– Нельзя быть такой растяпой, – вздыхала Ева, покупая новые вещи.
Танечка согласно кивала с серьезным лицом. Любящие родственницы не давали ей денег, считая, что девочке они ни к чему, а ей так хотелось съесть строго-настрого запрещенный пирожок с повидлом или мороженое, купить карандаш с ластиком.
Вот и приходилось продавать хорошенькие безделушки в школе.
Училась Таня плохо, наука просто не лезла в ее голову. И если двойки по математике не слишком удивляли мать, то «неуды» по русскому языку, истории и литературе искренне огорчали.
Не слишком удачно шли дела и на профессиональном поприще. Педагоги в музыкальной школе постоянно говорили о лени. Ремесло пианиста – постоянный, упорный труд, без конца повторяющиеся экзерсисы. Для того чтобы выйти на сцену и великолепно исполнить вещь, не думая о руках, следует по нескольку часов в день проводить за инструментом. В особенности тяжело приходится маленьким музыкантам весной. В раскрытое окно доносятся счастливые вопли одноклассников, играющих в прятки, а ты сиди за ненавистным пианино, поглядывая на мерно качающийся метроном.
В девятом классе Таня категорично заявила:
– Меня раздражает, когда вы входите в комнату, где я занимаюсь.
Мать и бабка согласно закивали головами. Сами профессиональные музыканты, они понимали, что творческому человеку может помешать любая мелочь. С тех пор дверь кабинета, где стоял рояль, стала плотно закрываться. Ева только поражалась, слушая звуки, разливающиеся по квартире. Прежде ленивая, Танечка теперь проводила у инструмента почти весь день.
– Говорила же, – радовалась Ольга Васильевна, – девочка переросла, стала взрослой…
Но в школе по-прежнему твердили о неразученных пьесах.
– Вашей дочери следует упорно заниматься, – бормотала Эсфирь Моисеевна, педагог по классу фортепьяно.
– Но она целыми днями сидит за инструментом! – отбивалась Ева.
Эсфирь Моисеевна только вздыхала.
– Не расстраивайся, мамочка, – успокаивала ее Таня, – она ко мне просто придирается, и потом, ей нравятся брюнетки, а я русоволосая!
Ева молча слушала дочь. Ей хорошо были известны нравы музыкальной среды. Не зря многие пианисты, хихикая, рассказывали анекдот: «У армянского радио спросили, есть ли среди педагогов музыкальной школы хоть один, который спит с женщиной? Армянское радио ответило: «Да, это Анна Лазаревна Вишнякова».
Поэтому в Танечкиных словах был резон, Эсфири Моисеевне девочка была не по душе. Ева решила перевести дочь к другому педагогу, но тут неожиданно грянула буря.
В один далеко не прекрасный день Еве позвонили и велели срочно прийти к директору музыкальной школы. Тот сначала показал изумленной матери оценки Татьяны. Двойки стояли по всем предметам, даже в графах «История музыки» и «Хор» красовались «лебеди».
– Вашей девочке следует избрать другую стезю, – сообщил директор, – и потом, она слишком ленива…
– Боже, – всплеснула руками Ева, – да Танюша часами работает…
Директор с сомнением поглядел на мать и добавил:
– Тогда тем более. Если столь упорный труд не принес никаких результатов, то ей следует учиться иному ремеслу, и потом…
Он замялся.
– Что? – спросила Ева. – Что еще?
– Поймите меня правильно, – завел директор, стараясь не смотреть матери в глаза, – мы глубоко уважаем вас и Ольгу Васильевну, а Эдвард Христофорович до сих пор…
Ева молча слушала восхваление своих родителей, недоумевая, что происходит. Наконец собеседник добрался до сути. У педагогов неоднократно пропадали деньги. Кто-то лазил по сумочкам, причем делал это в день зарплаты. Вчера Эсфирь Моисеевна застала Таню возле своего ридикюльчика. Девочка держала в руках конверт с купюрами. Испуганная Таня залепетала что-то невразумительное.
– Увидела вашу сумку, а в комнате никого, – пояснила ученица, – вот и хотела отнести деньги в учебную часть, чтобы не пропали.
Эсфирь Моисеевна прямиком отправилась к директору и сообщила, что более не собирается заниматься с Татьяной Митепаш.
– Мы не вызвали милицию только из уважения к вам, – пояснял директор, – но Татьяне лучше уйти.
Покрасневшая Ева вскочила на ноги:
– Да мы больше ни секунды не останемся в этом вертепе, где, во-первых, научить ничему не могут, а во-вторых, придумывают про детей гадости. Ребенок хотел просто сделать лучше Эсфири Моисеевне, спрятать деньги этой жабы. Кстати, она ненавидела мою дочь, лесбиянка!
Полная негодования, Ева полетела домой. По дороге она зарулила в кондитерскую и купила большой торт, чтобы утешить девочку. «Бедная моя, – думала Ева, вбегая в подъезд, – переживает небось».
По квартире, как всегда, разливалась музыка. Ева решила нарушить неписаное правило и толкнула дверь. От увиденного ноги приросли к полу. Старательная Таня мирно лежала на диване с книгой в руках, а звуки разучиваемого концерта лились из магнитофона, стоящего на рояле.
– Господи, – только и смогла вымолвить мать.