До приезда специальной бригады я просидела на лестничной клетке, прямо на ступеньках, одну за другой куря сигареты. Когда прошло минут десять, до меня наконец дошло, что я судорожно сжимаю листок, взятый в комнате покойного. Развернув смятую бумажку, я прочла: «Люди добрые, простите, я плохо жил – плохо и кончу. Думал, с прошлым завязал, но черт попутал. Не могу больше жить, знай, оперок, Зайцеву Верку я прирезал, из ревности, мужика у ней нашел, вот и не снес. Потом, перепугавшись, ножик парню пьяному в руки сунул да убежал. А теперь совесть замучила, спать не могу, жить не хочу, прощайте, сам себе судья. Андрей Монахов».
Я вновь скомкала бумагу и вздохнула. Вот и конец одному расследованию. Все ясно, как божий день. Сначала Вера Зайцева, чтобы украсть у Антона доллары, опоила его водкой с клофелином, а потом явившийся некстати ревнивый любовник прирезал девчонку и, решив свалить убийство на мирно храпящего Антона, сунул ему в руку нож и измазал одурманенного юношу кровью Зайцевой…
На лестнице послышались шаги, и несколько мужчин возникли перед моими глазами. Впереди с мрачным видом шел Володя. Увидав меня, он коротко спросил:
– Где?
Я ткнула пальцем в коридор:
– Там!
Мужики исчезли. Минут через пятнадцать майор вышел и принялся сосредоточенно набивать трубку, которую презентовала ему Катя, уверяя, что она наносит меньший вред здоровью, чем сигареты. Из-за красиво изогнутого куска вишневого дерева коллеги начали звать Володю «Шерлоком Холмсом», но майор плевать хотел на насмешки.
– Сейчас поедем ко мне, и там ты расскажешь все по порядку, – велел Костин, выпуская клубы дыма.
Я с наслаждением вдохнула ароматный дым. Если говорить честно, запах трубочного табака нравится мне куда больше, чем вонючий сигаретный дымок. С большим удовольствием сама перешла бы на трубку, но, боюсь, окружающие осудят.
– Собственно говоря, я мало что знаю. Только имя умершего.
– Оно и без тебя известно, – вздохнул Костин, – Николай Корнилов, неоднократно судимый…
– Нет-нет, – прервала я майора, – Андрей Монахов…
– Если бы ты меня не прерывала на полуслове, – вызверился приятель, – то услыхала бы продолжение. Николай Корнилов, он же Алексей Плетнев, он же Сергей Бортник, он же Андрей Монахов, рецидивист, неоднократно привлекавшийся, постой, что это у тебя?
И он выхватил из моих рук листок.
– Интересненько, – забормотал Костин, изучая предсмертную записку, – зачем утаить хотела?
– Что ты, – испугалась я, – я просто забыла отдать.
– Где нашла?
– У кровати.
– Такую скомканную?
– Нет, это я случайно измяла.
– Ага, понятно, но все равно жутко странно.
– Ничего странного не нахожу, – ответила я, – мужика совесть замучила.
– Данного субъекта давно ничто не мучает, – вздохнул Костин, – а совесть он потерял еще тогда, когда первый раз за убийство сел. Но наш самый справедливый и гуманный суд дал ему не так много, и через четыре года господин киллер вышел на свободу. С тех пор его жизнь – цепь отсидок. Правда, в последнее время он стал осторожен и не попадался нам на глаза. Иди в машину.
Я покорно спустилась вниз и залезла в микроавтобус. Но уехали мы не сразу, а где-то через час. Когда все мужчины расселись по местам и рафик выехал на проспект, один из них, продолжая прерванный разговор, произнес:
– И теперь она стонет, что хочет мопса, никого иного, только этого катастрофического урода. Разве настоящая собака бывает тридцать сантиметров высотой. Вот ротвейлер или пит…
– Ротвейлер весит под шестьдесят килограммов, – вздохнул другой, – и твоя жена с ним гулять не сможет, и притом подумай, сколько такая собачища жрет, станешь только на ее миску работать! Купи ей мопса, самая дамская собака.
– Да звонил уже по объявлениям, – отмахнулся первый, – прямо кошмар! За щенка размером чуть больше чашки хотят 600 баксов!
– Круто, – покачал головой приятель, – значит, не покупай!
– Так надулась и рыдает!
– Послушайте, – решила вмешаться я, – мы хотели в начале января вязать наших собачек, двух мопсих. Если хотите, весной получите щенка бесплатно. Как раз на Восьмое марта преподнесете. Ваша жена приедет и выберет собачку, а домой возьмет чуть позднее, щенок должен два месяца возле матери жить.
– Вы не шутите? – спросил мужик и тут же добавил: – Давайте познакомимся: Самоненко Ярослав Петрович, для друзей просто Слава.
– Очень приятно. А я Евлампия Андреевна, для друзей…
– Лампа, – влез Владимир, – для друзей она Лампа.
– Очень оригинальное имя, – вежливо произнес Слава. – Вы дадите свой телефон?
– С удовольствием, – выпалила я и осеклась. – Только тут проблема.
– Какая? – изумился Костин.
– Видишь ли, мы собрались переезжать на новую квартиру!
– Стоп! – заорал майор.
В ту же секунду рафик мгновенно встал, и пассажиры чуть было не попадали на пол.
– Что случилось? – поинтересовался шофер.
– Ты зачем встал? – изумился Костин. – Езжай себе!
– Так ведь «стоп» скомандовали…
– Не тебе, а ей, Лампе, давай, давай заводи.
– Нет, – бормотал шофер, выруливая на другую полосу, – уйду я от вас, давно в пожарную команду зовут, тихое, спокойное место, не работа, а радость. А тут – чистый цирк: то стой, то поезжай, ну зачем вчера ко мне мешок с расчлененкой сунули? Воняло страсть, что, нельзя было труповозку дождаться?
– Так на морозе часа два стоять бы пришлось, – ответил Слава, – пока трупная команда подъехала бы, мы бы замерзли. И ничего не воняло, никто и не почувствовал.
– Не просто воняло, а смердело, – не успокаивался шофер, – вы-то быстренько из фляжки хлебанули – и хорошо, а мне никто не дал.
– Тебе нельзя, – примирительно заметил Слава, – ты за рулем!
– А вам на работе можно?
– Только для профилактики простудных заболеваний, – отбивался Самоненко.
– Кончай базар, – велел Костин и резко спросил: – Почему мне не сказали о переезде?