Корри принялась расхаживать по комнате, как всегда, когда волновалась, и Джеймс невольно залюбовался ею. Но тут она бросила палантин вместе с ридикюлем на стул, обернулась, чтобы сказать что-то, и оказалось, что чертово платье едва не сползает с плеч.
— Немедленно накинь проклятый палантин! Твой вырез просто непристойно глубок! Не могу поверить, что мой отец заказал платье, оставляющее тебя обнаженной едва ли не до пояса.
К его изумлению, она широко улыбнулась, пожала плечами, сунула пальцы в лиф и дернула вниз.
— Вообще-то твой отец не знал, что мадам Журден подмигнула мне, когда он приказал сделать ворот чуть ли не до подбородка, — объявила она и подалась вперед, выпятив грудь. — И сидит оно идеально, так что советую попридержать язык.
Джеймс, задыхаясь от гнева, вскочил и ринулся к ней. В голове не осталось ни единой мысли: все вытеснила ярость собственника. Не думая о последствиях, он вцепился в лиф ее платья и рывком подтянул вверх. Послышался треск расползавшейся ткани. Корри ничего не сказала. Только продолжала стоять, глядя на него во все глаза.
Он был совершенно голым.
— Джеймс, — прошептала она наконец, судорожно сглатывая. — Все это очень мило, но если войдет твоя мама, что она подумает? Я, невинная девушка, и ты в чем мать родила и такой красивый, что от восторга просто петь хочется. А твое мужское достоинство, о котором мне не положено ничего знать, набирает силу. Все это довольно волнующе, не находишь?
Джеймс пробормотал проклятие. Она была права: похоже, чем больше он на нее злится, тем тверже становится. А может, дело в том, что стоит упомянуть о ее грудях, и кроватный столбик кажется мягче, чем его…
Он промаршировал к кровати, схватил халат, накинул, туго затянул пояс и, снова подойдя к Корри, сжал ее плечи широкими ладонями.
— Я порвал твое платье. Мне очень жаль.
— А по-моему, ничуть не жаль. Ты, должно быть, чувствуешь себя гораздо лучше. И даже вскочил с постели с явным намерением вышвырнуть меня в окно.
— Нет. Просто хотел прикрыть тебя, чтобы слюнки не текли.
Корри недоуменно захлопала глазами.
— При виде меня у тебя слюнки текут? Ты правду говоришь? Не врешь?
— Нет, черт возьми, конечно, нет! Не лгу. Посмотри на себя: правый рукав висит на нитке, а вырез такой низкий, что я вот-вот начну выть на луну.
— Хм-м, не забыть спросить Девлина, воют ли вампиры на солнце.
Джеймс скрипнул зубами.
— Не смей при мне упоминать о Девлине Монро! Я достаточно ясно выразился? А теперь о деле. Насколько я понимаю, ты ворвалась в мою спальню, чтобы сообщить о своем решении выйти за меня?
— Я ворвалась в твою спальню, чтобы сообщить, что тетя и дядя уже строят свадебные планы, по крайней мере строили, пока я не заявила, что не позволю тебе принести себя в жертву и выйду замуж за того, кто действительно меня хочет.
— Не произноси его чертова имени.
— Хорошо. Он приехал сегодня утром с визитом. Оказалось, что Джейсон разыскал его в клубе и предупредил, что женитьба на мне сведет его в могилу. Можешь поверить, что Джейсон наплел ему, будто я убью его, если он не расстанется со своими любовницами? Да-да, именно так и сказал: убью. И еще добавил, что знает меня с того времени, когда мне исполнилось три года, и, следовательно, вполне точно осведомлен обо всем, на что я способна. И спросил Девлина… ой, прости, не хотела упоминать его имени, — собирается ли тот идти по пути супружеской верности до той минуты, пока не сыграет в ящик. Девлин сказал, что очень смеялся. А потом поинтересовался: действительно ли я способна его прикончить, узнав об измене?
— И что ты ответила?
— Объяснила, что изуродую его, как бог — черепаху.
— А он что сказал?
— Снова посмеялся, объяснил, что в этом случае ни один джентльмен его круга не осмелится жениться на мне, несмотря на мое богатство, поскольку мои требования к супружеской верности, безусловно, неприемлемы. Исключение может быть только одно: если джентльмену грозит банкротство. Но в подобных случаях мужчина готов пообещать все на свете, лишь бы заполучить желаемое, то есть абсолютно все, включая — о ужас из ужасов! — верность. Даже перспектива насильственной смерти не помешает ему поклясться в чем угодно. Ну а потом, разумеется, все клятвы будут забыты, и новоиспеченный муж поведет прежнюю разгульную жизнь. Таков наш свет. Но это не правильно Джеймс, просто ужасно.
— Но не все же так! Насколько я знаю, мой отец ни разу не нарушил обета верности. Впрочем, и мать тоже.
— Полагаю, то же самое можно сказать о тете Мейбелле и дяде Саймоне. Правда, вряд ли это благодаря стойкости дяди Саймона в вопросах плоти. Скорее подобные страсти мешали бы изучению листьев. Как по-твоему?
— Поверить не могу, что ты опять умудрилась забить мне голову всякой чепухой. Ты выйдешь за меня, Корри?
— Нет.
— Почему, черт возьми?
— Я никогда не выйду за того, кто меня не любит.
— Хочешь сказать, что обвенчалась бы с Девлином, поклянись он, что будет тебе верен?
Корри, похоже, задумалась. У него руки чесались удушить ее.
— Ты откажешь ему, черт бы его побрал!
— Хорошо, откажу.
— И я клянусь, что не стану тебе изменять.
Корри вздохнула.
— Думаю, что Дев… то есть наш вампир ошибался, когда сказал, что любой мужчина пообещает что угодно, лишь бы добиться желаемого. Ты этого не сделаешь. Я знаю тебя, как собственную ладонь. Ты никогда бы не лгал в таких важных делах.
— Никогда.
— Джеймс, послушай, ты благородный человек, слишком благородный, на свою беду, но тут уж ничего не поделаешь. Проблема в том, что я не хочу выходить замуж. Это всего лишь мой первый сезон, да и то пробный. Я едва начала вести разгульную жизнь, постигать основы флирта. И чересчур молода, чтобы идти к алтарю, особенно по столь абсурдной причине. Да и ты еще не созрел для брака, признай это. Меньше всего ты думаешь… думал о браке, до того как все произошло.
— Я не собираюсь ничего признавать.
— В таком случае я беру назад свои слова о твоей честности.
— Ладно, шут с тобой. Я не собирался жениться. Господи, мне всего двадцать пять. И если ты говоришь о разгульной жизни, то я еще далеко не перебесился. Но я готов от всего отказаться. Потому что честь — прежде всего. И перестань ныть. Принимай все как должное.
— Но мы не сделали ничего дурного!
— Обещаю танцевать с тобой, пока не протрешь дырки в подошвах.
— Полагаю, дядюшка Саймон обещал то же самое моей тетке. У нее нет ни одной дырки в подошвах, Джеймс, зато есть листья. Много-много листьев. Как-то она призналась, что в медовый месяц дядя Саймон позволил ей засушить три листочка в книге. Однако наклеивал этикетки самолично, не доверив ей столь важной работы. Господи, Джеймс, какой кошмар!