Уэссон решил поскорее закончить разговор. Подумать только, какая-то истеричка смеет его осуждать! Он не собирается тратить свое драгоценное время, умасливая ее. Пусть этим займется Бьюкенен!
– Делайте то, что вам ведено, и мы схватим его, – буркнул он, но Лорен не собиралась отступать.
– А заодно держать свое мнение при себе, не так ли? – съехидничала она,
Уэссон, не потрудившись ответить, повернулся к компьютеру. Терпение девушки лопнуло.
– Ник, могу я воспользоваться твоим телефоном?
Ник молча протянул ей трубку.
– Не подскажешь номер доктора Моргенштерна?
Уэссон вскочил как ошпаренный, едва не свалив кресло.
– Если у вас есть проблемы, не проще обсудить их со мной?
– Не думаю.
– Простите?
– Я сказала «не думаю».
Уэссон умоляюще взглянул на Ника, словно прося помочь справиться с взбалмошной девицей, но тот не обратил на него внимания.
– Нажми три-два. Так быстрее дозвонишься.
– Послушайте, мэм, понимаю, я показался не совсем…
– Вы показались мне бесчувственным, – перебила Лорен. – Жестоким, бессердечным и черствым.
Уэссон скрипнул зубами и презрительно скривил губы.
– Если каждое преступление принимать близко к сердцу, некогда будет бороться с преступниками. Для того мы и стараемся поймать этого извращенца, чтобы больше не находить трупы его жертв.
– Ее звали Тиффани, – напомнил Ник.
– Мне хотелось бы, чтобы вы называли ее по имени, подхватила Лорен.
Уэссону пришлось смириться. Вероятно, он был готов на все, чтобы отделаться от истерички.
– Тиффани, – повторил он, – Тиффани Тара Тайлер.
Лорен отдала мобильник Нику, гордо выплыла из коттеджа и скользнула в машину, прежде чем Ник успел открыть ей дверцу.
– Что за несносный тип, – пожаловалась она.
– Еще какой! – согласился Ник. – Правда, я не ожидал, что ты сумеешь его приструнить.
– Не пойму, как мог Пит поставить его во главе операции.
– От него ничего не зависело. В этом деле он всего лишь консультант. Расследование ведет О'Лири, а Уэссон – его подчиненный.
Ник развернулся и направился к городу. Солнце только стало опускаться за деревья, бросая золотистые отблески на воду. Тиффани не шла у Лорен из головы.
– Уэссон только что ура не кричал, когда узнал об этой бедняжке.
Несмотря на неприязнь к Уэссону, чувство справедливости все-таки взяло верх.
– Нет, он не рад убийству, просто взволнован, потому что теперь у нас есть место преступления, и, будем надеяться, это круто изменит ситуацию. Я не оправдываю поведение Уэссона, просто пытаюсь объяснить. Он считается способным агентом. Правда, я работал с Ним всего однажды. К тому же это было давно, когда оба мы были молоды и неопытны. Пит его хвалит. Но Уэссону еще придется доказать мне, на что он способен.
– Ты сказал, что теперь положение может измениться. Но как?
– Каждый убийца оставляет на месте преступления то, что эксперты называют личным автографом, то есть печатью его извращенных я злобных фантазий, которая может многое сказать о личности того, кому принадлежит.
– Но ты сам сказал, что он крайне осторожен. Что, если следов не отыщется?
– Такого просто быть не может, – заверил он. – Когда один человек вступает в контакт с другим, он всегда оставляет что-то, как бы ни был осмотрителен. Волосяную луковицу, обломок ногтя, отпечаток подошвы, может, нитку от брюк или рубашки, словом, все что угодно. Найти-то найдут, самое главное – провести как можно более точную экспертизу. А тем временем, пока эксперты делают свою работу, фотографии с места преступления отправят к психологу, и тот постарается определить род помешательства и фантазии, одолевающие маньяка. Видишь ли, автограф киллера – это его психологическая визитная карточка. Он может менять методы, время и места преступления, но автограф остается прежним.
– То есть схема одна и та же?
– Да. Например, определенной формы порезы на теле, способы захоронения. Психолог даст заключение, на чем именно свихнулся псих и какие мотивы им движут. Могу заранее сказать, что воля у этого человека очень сильная.
Ник остановил машину на углу Оук и Мэйн-стрит. Молодая женщина с детской коляской неспешно переходившая мостовую, с любопытством оглядела Ника и помахала рукой Лорен.
– Мой дом в следующем квартале, второй от угла. Но я не хочу возвращаться туда. Мы не можем остановиться в мотеле?
– Ты должна ехать домой и вести себя как ни в чем не бывало, помнишь?
– Да. Но все-таки не хочу. Даже порог переступить не желаю.
– Ничего не поделаешь, хотя я тебя понимаю.
Они ехали по улице, обсаженной деревьями, куда более старыми, чем многие жители города. Закатный свет, пробивавшийся сквозь густые ветви, все еще пятнал землю, но на горизонте уже собирались черные грозовые облака. Лорен тяжело вздохнула. Каким очаровательным казался ей когда-то дом. Она полюбила его с первого взгляда. Старый, много повидавший на своем веку, он тем не менее чем-то притягивал ее. Первым делом она купила в магазине «Все для сада» деревянные качели и по утрам, лениво покачиваясь, читала газеты и прихлебывала крепкий чай. Вечерами же болтала с соседями, копавшимися на клумбах.
Покой, сознание обретенной родины теперь испоганены, и бог весть, обретет ли она их когда-нибудь снова.
– Камера все еще там, или ее сняли? – тихо спросила она.
– Все еще там.
– И включена?
– Да. Пусть он не знает, что мы ее обнаружили.
– Значит, он не видел агентов, когда они вошли в спальню?
– Камера была в бельевом шкафу, – напомнил Ник. – Они старались держаться вне радиуса действия объектива.
Он свернул на подъездную дорожку и заглушил мотор. Но Лорен не успокоилась.
– Где берут подобные передатчики? Неужели в магазинах? – И прежде чем он успел ответить, выпалила: – Подумай только, каждый раз, когда я захожу в спальню, он может сидеть у монитора.
Ник ободряюще похлопал ее по коленке.
– Мы именно этого и добиваемся. Прекрасная возможность подтолкнуть его к решительным действиям. Мы с тобой будем позировать перед камерой, изображая пылких влюбленных,
– Знаю.
Она не собиралась праздновать труса, но все же чувствовала, как решимость тает. Ее жизнь в один миг превратилась в нечто вроде сюрреалистического кино, где реальность совсем не такова, какой кажется с первого взгляда, и где под маской доброты и невинной обыденности скрывается воплощенное зло. Ее милое жилище, такое уютное и теплое, на самом деле стало молчаливым пособником, маньяка, установившего в нем камеру.