– Что?
– Медальон. Я думала, вы смотрите на него.
– Да, – солгал Харрисон. – Откуда он у вас?
– Его прислала мне моя мать. Это подарок к моему шестнадцатилетию. Правда, он не открывается, но это не важно. Видите, на нем выгравирована роза?
Девушка направилась было к нему, но Харрисон жестом остановил ее.
– Мне и отсюда видно.
– Она выбрала медальон в форме сердца, потому что он символизирует нашу неразрывную связь. Разве это не чудесно? Когда-нибудь я передам этот медальон своей дочери.
– Замечательно, – заметил Харрисон. Девушка кивнула.
– Когда он на мне, – объяснила она, – мне кажется, что я ближе к маме. Поэтому я ношу его постоянно.
Похлопав ладонью по медальону, она тихонько вздохнула и, протянув руку над костром, передала Харрисону свои носки.
– Посушите их над огнем, пожалуйста. Они только немножко отсырели.
Макдональд с радостью взялся выполнять ее просьбу, думая, что девушка хочет освободить себе руки, чтобы надеть блузку.
– Не стойте так близко к огню, Харрисон. Если вы их сожжете, Трэвис будет вне себя.
– Вы носите носки брата?
Макдональд не знал, что ему делать – смеяться или просто удивляться. Мэри Роуз улыбнулась ему, развязывая тесемку у себя на шее. Харрисон приковался взглядом к выступу скалы у нее над головой, стараясь не думать, что скрывалось под белой шелковистой тканью. При каждом движении девушки Макдональд поневоле отмечал, как колышутся ее налитые груди. Он покрылся холодным потом.
– Только в тех случаях, когда мне удается незаметно снять их с веревки, – сказала Мэри Роуз.
– Что вам удается снять с веревки?
– Носки.
– У вас что, нет своих носков?
– Конечно, есть. Но носки братьев потолще. А уж как они выглядят со стороны – это меня не волнует. И потом, я надеваю их только под сапоги, так что их все равно никто не видит. Главное, ногам в них тепло.
В словах ее был практический смысл, но Харрисону почему-то все же не хотелось, чтобы она пользовалась носками какого-то мужчины. Он вовсе не возражал бы, если бы она носила его носки. Более того, ему это было бы приятно.
О Господи, кажется, ему изменяет рассудок. Харрисона так и подмывало спросить: «Ну что, добились своего?» Это Мэри Роуз была виновата в том, что он потерял привычное хладнокровие – каждое ее движение словно туманило его мозг.
– Наденьте сейчас же блузку! – рявкнул он.
Девушка снова не обратила на его слова никакого внимания. Распустив волосы, чтобы их легче было просушить, Мэри Роуз уронила на одеяло розовую ленточку и лишь после этого удостоила Харрисона ответом.
– С какой стати я буду ее надевать? Она мокрая, – напомнила она. – Ради Бога, не делайте вид, что вам хочется меня задушить. Лучше перестаньте стесняться и снимите свою одежду. А то еще заболеете, и мне придется за вами ухаживать. Думаете, мне очень хочется слушать, как вы будете хныкать и жаловаться?
Произнеся эту тираду, Мэри Роуз принялась развязывать пояс юбки. Харрисон настолько ошалел, что мгновенно перевел взгляд на огонь. Но краем глаза он все же увидел ноги Мэри Роуз – длинные, великолепной формы, словом, само совершенство.
Сколько же еще ему предстоит вытерпеть, пока не закончится эта ночь? Харрисон от души надеялся, что хуже уже не будет.
Он кинулся к своей седельной сумке в поисках хоть какой-нибудь одежды, которую Мэри Роуз могла бы накинуть, ругая себя на все лады за свою непредусмотрительность. Он намеренно старался вызвать у себя раздражение, чтобы отвлечься мыслями от ослепительной наготы Мэри Роуз.
– Я смотрю, излишней скромностью вы не страдаете. Наденьте это, – процедил он, швыряя девушке фланелевую рубашку.
– Разве вы сами не собираетесь надеть ее?
– Я сказал, наденьте.
Его тон не допускал никаких возражений. Повиновавшись, Мэри Роуз пришлось по меньшей мере дважды подвернуть рукава. Но, застегнув рубашку на все пуговицы, она и впрямь быстро согрелась.
– Спасибо, – сказала она.
Пропустив мимо ушей ее благодарность, Харрисон уселся напротив и уставился ей прямо в глаза. Она тоже села на землю, скрестив ноги точно так же, как и он, потом укрыла их одеялом и взяла в руки блузку, чтобы просушить ее у огня.
– Я вижу, что вы сердитесь на меня, – заметила Мэри Роуз. – Я чем-то обидела вас?
Макдональд одарил девушку таким взглядом, что сердце ее невольно сжалось.
– Вы забыли, что я вам не брат.
– Я вовсе не считаю вас одним из них, – заметила Мэри Роуз.
– Если так будет продолжаться, я долго не выдержу.
– Ради Бога, вам что, никогда не приходилось ночевать под открытым небом? Вас никогда раньше не заставала в пути гроза? Если вы не привыкли к походным условиям, я ничем не могу вам помочь.
Харрисон расстегнул рубашку, снял ее и принялся сушить над огнем.
– Условия здесь прекрасные.
– А брюки вы снимать не собираетесь?
– Нет, черт возьми.
– Вы напрасно злитесь. Разве они у вас не промокли?
– Все же не настолько.
– С какой стати, интересно, я должна страдать от того, что у вас плохое настроение?
– Вы что, в самом деле ничего не понимаете? Я не могу в это поверить ни на секунду. Вы прекрасно знаете, что я хочу вас, черт побери, и нарочно меня дразните. Немедленно прекратите это, и мое плохое настроение как рукой снимет.
Только сейчас до Мэри Роуз стало доходить, что так раздражает Харрисона. Она одета словно огородное пугало. Харрисон хочет ее – а она напялила носки брата. Мэри Роуз была уверена, что такого не сделала бы ни одна нормальная женщина, которая хоть немного заботится о том, чтобы выйти замуж.
– Ну так что, договорились? – спросил Макдональд.
– Да.
Мэри Роуз выждала несколько минут, чтобы Харрисон смог справиться со своим гневом.
– Обычно я ношу шелковые чулки с кружевной отделкой, – неожиданно выпалила Мэри Роуз. – Вообще-то я нечасто надеваю носки Трэвиса. Не думайте, будто мне нравится носить мужские вещи.
– Мне это и в голову не приходило.
– Вот и хорошо.
– По-моему, эта рубашка никогда не высохнет. Харрисон взглянул на Мэри Роуз. Щеки ее горели огнем.
– С вами все в порядке? – спросил он.
– Конечно.
– Отодвиньтесь подальше от костра. У вас такой вид, словно вы обожгли лицо.
Этот человек просто болван – и слава Богу, подумала девушка. Она чуть подалась назад и стала придумывать какую-нибудь нейтральную тему для разговора. Ей хотелось, чтобы Харрисон перестал думать о носках.