Ева послала запрос, добавила запись вечерних допросов и свои заметки по делу, прикрепила к доске новые фотографии, написала новые имена. Тереза, Чавес, Джо Инес, Пенни Сото. Потом она подошла к двери.

– Я закончила. Иду спать.

Рорк поднял голову.

– Я скоро закончу.

– Ладно. Слушай, а ты смог бы сделать бомбу с часовым механизмом? Я не хочу сказать – сейчас, ты же понимаешь, но раньше, в молодости?

– Да. Я их делал. А что?

– А почему? Потому что сечешь в электронике или во взрывчатке?

– И то, и то, – ухмыльнулся Рорк.

Ева кивнула. Пожалуй, это даст ей пищу для размышлений до утра.

– Ладно. Спокойной ночи.

– Кого или что взорвал Лино?

– Я пока точно не знаю. Но я дам тебе знать.

15

За окнами глухо ворчала далекая гроза, казалось, небо простудилось и прочищает горло кашлем. Дождевые капли скользили по оконным стеклам бесконечными слезами.

Для пущего уюта Рорк не только включил свет, но и распорядился затопить камин в спальне, а сам сел к экрану компьютера – посмотреть биржевые новости.

Но ему никак не удавалось сосредоточиться. Он переключился с биржевых на обычные новости, но и здесь ничего интересного для себя не нашел. Расстроенный, встревоженный, он оглянулся на Еву. Она, не глядя, вынула из шкафа пиджак и рубашку. Рорк заметил, что она сняла с плеча компресс.

– Как твое плечо?

Ева пошевелила плечом.

– Нормально. Я вчера послала Пибоди сообщение, чтобы она сегодня утром приехала сюда. Хочу спуститься вниз и ее перехватить, а то если она поднимется сюда, сразу начнет клянчить завтрак. В чем дело? – нахмурилась Ева, увидев, что Рорк встал и направился к шкафу.

Рорк взял пиджак из ее рук, окинул взглядом вешалки с Евиными вещами в шкафу и выбрал другой.

– Надень вот этот.

– Держу пари: все, кого я сегодня задержу и арестую, первым делом обратят внимание на мой пиджак.

– Непременно обратят, если наденешь тот, что ты выбрала, с этими брюками. – Рорк поцеловал ее в макушку. – И этот неправильный выбор, без сомнения, подорвет твой авторитет.

Ева фыркнула, но последовала его совету. Увидев, что он не двигается и по-прежнему не дает ей пройти, она нахмурилась и спросила:

– В чем дело?

На этот раз он обхватил ее лицо ладонями и очень нежно поцеловал в губы.

– Я тебя люблю.

Ее сердце затрепетало.

– Я так и поняла.

Рорк подошел к автоповару и взял еще кофе для нее и для себя.

– И все-таки, что случилось? – спросила Ева.

– Ничего. Ничего особенного. Паршивая сегодня погода. – «Но дело не в погоде, – подумал Рорк, с тоской глядя на пасмурное небо за окном. – Нет, дело совсем не в этом». – Мне приснился сон.

Ева переменила свои планы: не спустилась вниз, а направилась к дивану и села.

– Плохой сон?

– Нет, я бы так не сказал. Тревожный и странный, так будет вернее. Очень явственный, что характерно скорее для тебя, а не для меня.

Повернувшись, Рорк увидел, что Ева ждет продолжения. Это подбодрило его больше, чем любой огонь в камине. Он подошел к ней и протянул кружку кофе, а потом сел рядом и похлопал ее по колену. Ему хотелось дотронуться до нее и поблагодарить.

– Похоже, все эти разговоры о добрых старых временах, о друзьях детства подстегнули мое подсознание.

– Тебя это встревожило. Почему же ты меня не разбудил?

– Когда я проснулся, все кончилось, разве ты не понимаешь? Так какой смысл тебя тревожить? А теперь, вспоминая… В общем, во сне я вернулся в Дублин, я опять был мальчишкой, шнырял по улицам, воровал кошельки. Это была приятная часть сна, довольно забавная.

– Добрые старые времена.

Рорк засмеялся.

– Кое-что доброе в них и вправду было. Я во сне даже запах чувствовал… Толпы на Графтон-стрит… Там можно было здорово поживиться, только успевай поворачиваться. Уличные музыканты привлекали туристов, наигрывали старые мелодии. Некоторые специально удерживали толпу разными штуками, если дашь им долю. На Графтон-стрит мы работали втроем по цепочке: взять – передать – спрятать. Я снимал бумажник или сумку, передавал Дженни, она – Мику, Мик – Брайану, а уж Брайан прятал добычу в нашем тайнике.

Работать там можно было нечасто, всего пару раз в месяц, чтобы местные не прознали. Но уж когда нам выпадал такой фарт, мы огребали сотни за один день. Моей доли – даже с учетом того, что выжимал из меня мой старик, – при разумном расходе хватало на еду на целый месяц, да еще оставался взнос в мой инвестиционный фонд.

– Инвестиционный фонд? Уже тогда? – удивилась Ева.

– О да, я не собирался всю жизнь прожить уличным крысенышем. – Глаза Рорка вспыхнули, но в отличие от кроткого и мягкого голубого огонька в газовом камине они вспыхнули темным и грозным огнем. – Он, конечно, что-то подозревал, но так и не нашел мою заначку. Я ни за что не отдал бы ее, скорее дал бы ему забить меня до смерти.

– Тебе приснился твой отец?

– Нет, не он. Мне приснился летний день. Я видел его так ясно, что даже мог различить голоса, музыку, запах жарящихся в масле чипсов – мы всегда ими угощались. В такой день на Графтон-стрит можно было сколотить состояние. Полные карманы и полные животы. Но во сне все пошло не так.

– А как?

– Дженни надевала свое лучшее платье, когда мы ходили на Графтон-стрит. Кто, увидев эту хорошенькую нарядную девочку, заподозрил бы в ней воровку? Таков был наш план. Я передал ей бумажник – плавно и чисто – и двинулся дальше. Главное – двигаться, не останавливаясь ни на минуту. Я нашел следующего лоха, музыканты заиграли «Поминки по Финнегану». Я ясно различал каждую ноту – живую, веселую мелодию. Взял бумажник – лох даже бровью не повел. Но Дженни… ее не было на месте. Она не могла взять у меня бумажник, потому что… У нее была лента в волосах, и она… Она висела на этой ленте. Она была повешена, она была мертва. В точности, как в последний раз, когда я ее видел. Когда я опоздал и не смог ее спасти.

– Я тоже в тот раз опоздала, – сухо заметила Ева.

Рорк покачал головой.

– Она умерла из-за меня. Она была частью моего прошлого. Во сне я бросился к ней, я бегом пересек Графтон-стрит, чтобы снять ее. Музыканты играли все так же быстро и весело, а она висела… А потом я увидел Мика. Кровь расплывалась по его рубашке. Он был мертв. Убит. Он тоже был частью моего прошлого. Он напоролся на нож из-за меня. И все это время скрипач продолжал играть. Брайана я тоже видел, только вдали. Он был так далеко, что я не мог до него дотянуться. Я был там со своими погибшими друзьями. Во сне они были еще детьми, понимаешь? Они были совсем юными. Даже во сне я подумал: может, они умерли уже тогда, много лет назад? Я и Брай – вот все, что от нас осталось.