Они помолчали.

Потом Вехс легонько постучал по стоявшей перед Кот тарелке.

— Ешь, ешь, — проворковал он. — К сожалению, не могу составить тебе компанию — я поем в закусочной.

— Я тебе верю, — медленно проговорила Котай.

— Что?

— Верю, что тебя никто не пытался растлить.

— Хотя это и противоречит всему, чему тебя учили? Ты умная девочка, Котай. Сразу отличаешь правду от вымысла. Возможно, для тебя не все еще потеряно.

— Но все равно я не понимаю… — промолвила Кот, обращаясь скорее к себе, чем к нему.

— Чего же тут непонятного? — откликнулся Вехс. — Просто я следую своей природе, глубинным инстинктам пресмыкающегося, которые живут в каждом из нас. Все мы произошли от одной склизкой рыбы, которая первой отрастила ноги и выползла на берег первобытного океана. Рептильное сознание… оно по-прежнему присутствует в каждом, но большинство людей старается спрятать его от самих себя, стараются казаться выше и чище, чем они есть на самом деле. Вся ирония подобного положения заключается в том, что стоит однажды признать свою рептильную природу, и ты обретаешь такую свободу и счастье, которых тщетно стараешься достичь всю жизнь.

Он снова постучал по ее тарелке, потом по стакану с водой. Потом поднялся и задвинул свой стул под стол.

— Эта наша беседа… Это, ведь, не совсем то, чего ты ожидала, верно?

— Верно.

— Ты думала, что я буду говорить полунамеками, изображать из себя жертву обстоятельств и страдающую сторону, пущусь рассказывать о своих заблуждениях и иллюзиях и под конец угощу сказочкой о своей насекомой жизни? Тебе хотелось верить, что твои хитрые вопросы помогут открыть во мне скрытый религиозный фанатизм, что я проговорюсь, будто слышу раздающиеся у меня в голове божественные голоса? Но ты не ожидала, что все будет так просто и откровенно. И настолько правдиво!

Он отошел к двери, ведущей из кухни в гостиную, но на пороге остановился и обернулся к ней.

— Я вовсе не уникален, Котай. Мир полон не подобными — просто они не настолько свободны. Знаешь, кем обычно становятся такие, как я?

— Кем? — вопреки своей воле выпалила Кот.

— Политиками. Представь себе обладание властью, которая позволяет начать настоящую войну. Как это восхитительно! Разумеется, в публичной жизни им приходится воздерживаться от того, чтобы погрузиться в чье-то разверстое чрево и омочить руки всеми благословенными жидкостями. Кому-то приходится искать удовлетворения в том, чтобы посылать на смерть сотни других людей, уничтожая их на расстоянии. Но я думаю, что сумел бы приспособиться и к такому положению. Ведь будут и фотографии с театра военных действий, будут Репортажи о потерях и зверствах врага — отчеты настолько подробные и наглядные, что лучшего нельзя и желать. И никакой опасности разоблачения! Напротив, если постараться и угробить побольше людей, можно заработать себе памятник. Можно отдать приказ о массированной бомбежке, стереть с лица земли какую-нибудь маленькую страну, и в твою честь будут давать торжественные обеды. Можно объявить религиозную общину опасной и уничтожить ее, — убить больше тридцати детей, сжечь их живьем, раздавить их танками, а потом вернуться на свое место под гром рукоплесканий. Какая это власть, какая сила, какая страсть! И какие глубокие ощущения…

Вехс бросил взгляд на часы.

Часы показывали начало шестого.

— Сейчас я закончу одеваться и уйду. Вернусь после полуночи — постараюсь освободиться побыстрее, — он покачал головой, словно вид Кот огорчил его.

— Живая и невредимая… Что это за жизнь, Котай? Стоит ли она того, чтобы стремиться сохранить ее во что бы то ни стало? Прикоснись к своему рептильному сознанию, разбуди в себе ящера, змею, крокодила, зачерпни холодной воды из бездонного черного колодца… Мы именно такие — и никакие другие.

Он ушел, оставив ее сидеть в цепях на грани ранних сумерек, когда земля только начинает неохотно расставаться с дневным светом.

ГЛАВА 8

Мистер Вехс вышел на веранду, запер парадную дверь и свистнул собакам.

День шел на убыль, воздух стал заметно холоднее, и он застегнул молнию на куртке.

Доберманы вынырнули из сумерек и побежали к нему сразу с четырех сторон. Когда они, сгрудившись вокруг него, принялись толкаться, стараясь пробраться поближе к хозяину, их лапы глухо застучали, выбивая по доскам быстрое фанданго преданности и восторга.

Вехс опустился среди них на колени, щедро оделяя доберманов знаками внимания.

Как ни странно, но псы — в точности как люди — не были способны почувствовать неискренность любви Вехса. Для него они были не домашними любимцами, а простыми инструментами, и внимание, которое Вехс им оказывал, было сродни высококачественному маслу, которым он время от времени смазывал свою электрическую дрель, ручной шлифовальный аппарат и электропилу. В фильмах собаки первыми чувствовали оборотня в человеке, боящемся луны; они начинали на него рычать, и первыми бежали от того, в чьем теле укрывалось второе, страшное естество волка. Но кино — это настоящая жизнь.

Несомненно, доберманы в чем-то обманывали его, так же, как и Вехс — их. На самом деле их любовь была не чем иным, как уважением или подавленным страхом. Вехс выпрямился, и псы замерли, выжидательно глядя на него снизу вверх. Он вызвал их из вольера с помощью зуммера; следовательно, сейчас для них действует команда: «Обнаружить и задержать».

— Ницше! — сказал Вехс.

Доберманы — дружно, как один — дернулись и замерли, напряженные. Их уши, задвигавшиеся было при звуке его голоса, прижались к голове. Черные глаза слегка заблестели в сумерках.

Неожиданно они сорвались с места и, сбежав по ступенькам крыльца, рассыпались во все стороны, готовые атаковать и загрызть всякого, кто осмелится ступить на охраняемую территорию.

Мистер Вехс надел широкополую шляпу и пошел к сараю, где стояла вторая машина.

Фургон свой Вехс оставил перед крыльцом. Когда он вернется, то подаст его назад по дороге, ближе к лугу, изрытому ничем не отмеченными могилами, чтобы было проще так далеко тащить тела.

Шагая по дороге, он дышал медленно и глубоко, стараясь очистить разум прежде, чем вступить в мир обычных людей.

Загадочная двойственность его второй жизни, в которой Вехс старался как можно больше походить на одного из тех, кто, подавленный и обманутый, правит землей с помощью лжи, кто лицемерит и проводит жизнь в постоянной тревоге и ханжеском самоограничении. Иногда он даже воображал себя лисом, попавшим в курятник, где полным-полно умственно отсталых цыплят, неспособных отличить коварного хищника от одного из своих собратьев; для лиса, обладающего отменным чувством юмора, это была презабавная игра.

Каждый день на протяжении длительного времени Вехс оценивал других людей взглядом, тайно ощупывал, Пользуясь дружескими прикосновениями, принюхивался к соблазнительным запахам их плоти и выбирал, выбирал, выбирал, как хозяйка выбирает в магазине индейку к рождественскому столу. Тех, с кем Вехсу приходилось сталкиваться в своей публичной, показной жизни, он убивал не часто — только если цыпленок обещал быть достаточно жирным, а он был уверен, что сможет скрыться, не оставив следов.