Дасти передвинулся на краешек стула.
Началось.
Доктор Клостерман взглянул на шариковую авторучку, лежавшую на закрытой истории болезни Марти.
— Но ведь это же простая «Рарег Mate»!
— Я расскажу вам, доктор, что могу сделать этим оружием. Маленький пример того, что происходит в моем сознании, и я не знаю, откуда приходит это зло и как воспрепятствовать ему. — Синий сатиновый халатик издал отчетливый и зловещий звук, что-то в нем треснуло, словно это была скорлупа созревшей куколки, в, которой что-то смертоносное боролось за то, чтобы появиться на свет. Ее голос оставался внешне спокойным, хотя теперь в нем уже слышался надрыв: — Меня совершенно не заботит марка — «Montblanc» или «Bic», — потому что это прежде всего стилет, пика, и я могу схватить ее с этой папки и использовать против вас. Прежде чем вы поймете, что происходит, я воткну ее вам в глаз, а потом ее можно до половины вогнать в глубину черепа, провернуть, поворачивать и поворачивать, прямо-таки ввинчивать ее в ваш мозг, и вы в конце концов или упадете мертвым на месте, или, если выживете, будете обречены провести остаток жизни с умственными способностями меньшими, чем у какого-нибудь затраханного картофельного клубня.
Марти уже дрожала всем телом. Ее зубы стучали. Она стиснула обеими руками голову, точно так же, как совсем недавно в автомобиле, стремясь подавить те отвратительные образы, которые против ее воли расцвели в полуночном саду ее сознания.
— И неважно, живым или мертвым вы окажетесь на полу, здесь есть масса вещей, которые я могу использовать против вас, помимо авторучки. В одном из тех ящиков вы держите шприцы и иглы, а на этом шкафу стоит стеклянный стакан со шпателями для осмотра горла. Разбить стакан, и все осколки — это ножи. Я могу вырезать узор на вашем лице или разрезать его на части и приколоть части к стене иглами для инъекций, сделать коллаж из вашего лица. Я могу сделать все это. Я вижу… представляю это прямо сейчас, так отчетливо, словно вижу наяву. — Она закрыла лицо руками.
Клостерман поднялся на ноги на слове «картофельного». Несмотря на свою толщину, он сделал это ловко, как танцор. Дасти тоже встал.
— Во-первых, — сказал доктор (он был явно обескуражен), — я пропишу валиум. Сколько было таких эпизодов?
— Несколько, — ответил Дасти. — Я точно не знаю. Но этот был еще не из худших.
Круглое лицо Клостермана куда лучше подходило для улыбки. Хмурому выражению на нем недоставало серьезности, этому мешала пуговка носа, розовые щеки и веселые глаза.
— Не из худших? Значит, другие были еще хуже? Тогда я не рекомендовал бы проводить обследование без валиума: некоторые из процедур, например, магниторезонансное сканирование, обычно волнуют пациентов.
— Меня волнует то, что со мной происходит, — вставила Марти.
— Мы дадим вам успокоительного, так что это окажется не таким уж тяжелым испытанием. — Клостерман шагнул к двери, но вдруг замер, взявшись за ручку, и взглянул на Дасти. — А с вами все в порядке?
Дасти кивнул.
— Все это — лишь то, что она боится сделать, а вовсе не то, на что она действительно способна. Именно она, Марти.
— Да, черт возьми, все это именно не способна, — подтвердила Марти, не отрывая рук от лица.
Когда Клостерман ушел, Дасти отодвинул молоточек для исследования рефлексов и авторучку так, чтобы Марти не могла до них дотянуться.
— Так лучше?
Марти сквозь пальцы видела проявление его заботы.
— Это унизительно.
— Могу я взять тебя за руку?
Непродолжительное колебание. Затем:
— Хорошо.
Позвонив в аптеку, услугами которой он обычно пользовался, Клостерман вскоре вернулся. Он принес два маленьких пакетика с разовыми дозами лекарства. Сразу же открыв один из них, доктор протянул его Марти и дал запить водой из бумажного стаканчика.
— Марти, — сказал Клостерман, — я совершенно уверен, что обследование исключит любое внутричерепное новообразование — опухолевое, кистозное, воспалительное или гуммозное. У большинства из нас, если мы чувствуем необычную головную боль, которая к тому же не сразу проходит, сразу же возникают, возможно, подспудные мысли о том, что это должна быть опухоль. Но мозговые опухоли не настолько распространены.
— Но у меня не головная боль, — прервала Марти доктора.
— Совершенно верно. А головные боли — это главный признак мозговых опухолей, точно так же, как состояние сосудов сетчатки глаза указывает на сдавливание позвоночного диска, — которого я не обнаружил, когда исследовал ваши глаза. Вы упомянули рвоту и тошноту. Если бы у вас была рвота без тошноты, то это был бы классический признак. Судя по тому, что вы мне сказали, у вас фактически не галлюцинации.
— Нет.
— Только эти отвратительные мысли, гротескные образы в голове, но вы не принимаете их за нечто, действительно происходящее. И я вижу, что это патологическое состояние тревоги возникает на высоком уровне сознания. Теперь, когда все сказано и сделано, хотя мы имеем много психологических факторов, которые предварительно нужно устранить… Что ж, подозреваю, что я должен буду порекомендовать вам специалиста.
— Мы уже знаем одного, — сказала Марти.
— О! И кто же это?
— Он считается одним из лучших, — стал объяснять Дасти, — возможно, вы слышали о нем. Он психиатр. Доктор Марк Ариман.
Хотя на круглом лице Роя Клостермана не могло появиться резких морщин, обычно присущих резкому неодобрению, на нем сразу же возникло совершенно непостижимое выражение, понять которое было не легче, чем прочитать иероглиф из алфавита жителей другой галактики.
— Да, Ариман… Он имеет прекрасную репутацию. И его книги, конечно. Как вам удалось договориться с ним? Я полагал, что у него столько пациентов, что он вряд ли может принять кого-либо без долгого ожидания.
— Он лечит мою подругу, — объяснила Марти.
— И могу я спросить, чем она страдает?
— Агорафобией.
— Ужасная вещь.
— Она сломала всю ее жизнь.
— И как у нее дела?
— Доктор Ариман считает, что она на пороге решающих перемен, — ответила Марти.
— Хорошие новости, — сказал Клостерман.
Лучики морщинок вновь разбежались по загорелой коже от уголков глаз, уголки губ раздвинулись точно настолько же, как и минуту назад, но это не была та широкая и победная улыбка, которая обычно не сходила с его лица. На самом деле это была вообще не улыбка, а лишь изменение в его непостижимом облике, напоминающее на сей раз об улыбке статуи Будды — ласковой, но скрывающей больше тайны, чем радости.
Все так же уклончиво он сказал:
— Но если вы увидите, что доктор Ариман не берет новых пациентов, то я знаю замечательного врача, сострадательную и поистине блестящую женщину. Уверен, что она сможет уделить вам внимание. — Он взял историю болезни Марти и ту самую ручку, которой она, по ее словам, могла выбить ему глаз. — Но прежде, чем вести какие-то разговоры о лечении, давайте-ка проведем обследование. Вас ожидают в больнице, в различных отделениях пообещали вставить вас вне очереди в свои графики, как будто вас направили из отделения «Скорой помощи», так что не требуется никаких дополнительных направлений или разрешений. Все результаты будут у меня к пятнице, и тогда мы сможем решить, что делать дальше. К тому времени, пока вы переоденетесь и доберетесь до первого из нужных вам кабинетов, валиум начнет действовать. Если вам потребуется еще успокоительное прежде, чем вы завершите обследование, — у вас есть еще одна доза. У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?