Но было видно, что он нисколько не обиделся, и вообще, ему наплевать, что о них с другом подумают.

— Так на кого она похожа? — настаивал Легов.

— На женщин Рембрандта! — выпалил Васик. Евгений Иванович Легов не был творческой личностью, при его профессии это бы здорово помешало. Но, работая последние годы в Эрмитаже, он все же не совсем был далек от искусства, а посему не стал махать рукой на наблюдения Васика, а отнесся к ним с должным пониманием.

— Ну вот что, — сказал он, подходя ближе и с неудовольствием наблюдая, как Анатолий, растерянно крутя головой, сидит на полу весь в гипсовой пыли, — вы мне еще понадобитесь, так что из города — никуда. И вообще, кончайте вы эту самодеятельность, попадетесь ведь рано или поздно. Или вляпаетесь в серьезную историю, вот как сейчас.

Во время этой речи Васик ел Легова не правдоподобно честными глазами, а Стасик краснел и опускал длинные, как у девушки ресницы.

Анатолий встал, пошатываясь и потирая затылок, — ему здорово попало гипсовой статуей.

— Ну это же надо… — бормотал он, направляясь к двери.

— Зевать по сторонам не надо, — ворчливо заметил Легов, — а то разинул варежку вон, как эти! он махнул рукой в сторону панно.

Едва за ними закрылась дверь, Стасик переглянулся с Васиком. Оба поняли друг друга отлично, никаких слов им не понадобилось, и Стасик, крутанувшись на босой пятке, исчез из комнаты, чтобы появиться через две минуты полностью одетым, с небольшим рюкзачком за плечами. Васик за это время собрал кое-какие ценные вещицы в большую матерчатую сумку, после чего осторожно, стараясь не скрипеть, приподнял старую оконную раму. Стасик послушал у двери, остался удовлетворен и махнул рукой приятелю, тогда тот полностью открыл окно. Сам же он нагреб в мусорное ведро остатки разбитой гипсовой статуи и подвесил ведро над входной дверью, с тем чтобы оно обязательно ударило всякого входящего по лбу, после чего удовлетворенно ухмыльнулся и скользнул вслед за Васиком в окно.

Как уже говорилось, этаж был последний, так что окна мастерской выходили на крышу соседнего, вплотную стоящего дома. Стараясь не греметь кровельным железом, приятели перебежали по ней и спрыгнули на соседнюю крышу. Та была покатой, так что пришлось двигаться медленнее, зато одна стена дома уже несколько лет стояла в лесах, что, конечно, было очень удобно. Приятели спустились по лесам в соседний двор, выскочили в переулок, который упирался в забор маленькой фабрички. Что на ней когда-то изготовляли, не знал уже никто, но в проходной сидел сторож, и ворота были закрыты.

Васик махнул сторожу рукой, тот покивал в своей стеклянной будке, приятели заскочили на территорию и открыли двери большого гаража. Васик вывел оттуда огромный и блестящий «Харлей Дэвидсон», Стасик вытащил два шлема. Через секунду роскошный мотоцикл уже выезжал в открытые сторожем ворота, взревел мотором и пропал из виду вместе с седоками.

Легов страшно недовольный спускался по лестнице. Приходилось сдерживать шаг, потому что Анатолий, тащившийся сзади, все время отставал, жалуясь на головокружение и боль. Внизу, при выходе из подъезда, Легов едва не столкнулся в полутьме с кем-то. Человек был одет во все черное, и даже профессиональный взгляд Легова не смог рассмотреть, как следует, его лицо. Не то оно молодое, не то старое, не то широкое, не то узкое, глаза вроде темные, а может и светлые…

На один миг лицо это показалось Легову удивительно знакомым, однако они разошлись, и Легов так и не вспомнил, где он видел это лицо. Человек неторопливо поднимался наверх, на шестой этаж, где, надо сказать, никто его уже не ждал.

* * *

— Вы слышали, Старыгин? — в голосе Легова слышалась не слишком скрываемая неприязнь, однако он сам решил позвонить, исключительно для пользы общего дела. — Эти два мелких ворюги утверждают, что в деле с похищенной картиной замешана какая-то женщина — скорее всего русская, по имени Маргарита, но имя может быть фальшивое. Полная блондинка с очень белой кожей, молодая… Знает несколько языков, по некоторым их предположениям, живет и работает в Амстердаме. Вам ни о чем не говорит мое описание?

— Да-да… — рассеянно ответил Старыгин.

Перед глазами его встало лицо с молочно-белой кожей и нежным румянцем, светлые волосы, плавный поворот головы и запах ее духов едва слышный аромат весенних цветов…

— Старыгин! — надрывался Легов. — Вы меня слышите? Где вы встречали эту женщину?

— Да-да, — невпопад ответил Дмитрий Алексеевич.

Конечно, это она, его соседка по самолету! А потом он видел ее в баре гостиницы, но не узнал, отвлекся погоней за первым двойником. А наутро, когда узнал, что того убили, встреча выпала у него из головы. И разумеется, это с ней он столкнулся по прибытии во Флоренцию в том крошечном магазинчике возле гостиницы! И постеснялся подойти, а нужно было забыть о приличиях, схватить ее за руку и спросить, отчего она все время попадается на его пути?

— Я буду это иметь в виду! — сказал он Легову и поскорее отсоединился.

От волнения на лбу Старыгина выступили мелкие бисеринки пота. Он полез в карман за платком, и тут в руку ему попал мятый картонный прямоугольник.

Он вытащил его из кармана, поднес к глазам…

Это была карта Таро.

Та карта, которую он подобрал в подвале под часовней на территории монастыря Сан-Марко.

Потертая, залоснившаяся от долгого употребления, но все еще яркая и выразительная.

Из узорных, декоративных облаков в верхней части карты выглядывал кудрявый юноша в красной одежде, с синими крыльями за спиной и золотой трубой возле губ. Судя по всему, это был архангел, трубными звуками возвещающий день Страшного Суда. Впрочем, старинный рисунок был выполнен так условно и наивно, что можно было подумать, будто крылатый юноша пьет из узкого горлышка золотистое вино.

В нижней части рисунка из адского пламени поднимались уродливые костлявые тела — спешащие на Страшный Суд грешники.

Двадцатый Аркан.

Страшный Суд, или Воскресение из мертвых.

Старыгин вспомнил строки из старинного манускрипта:

«Буква этого Аркана — реш, число его — двести, тайное значение в книге Сефирот — Голова человека, в каббале суть его — Вечная Жизнь, в алхимии — Духовное Возрождение, в астрологии знак его — Сатурн… Аркан двадцатый есть учение о воскресении из мертвых, о великом переломе в бытии человека, об обретении им истинной жизни…»

— Откуда у тебя эта карта? — поинтересовалась Катаржина.

— Я нашел ее сегодня в монастыре, — коротко ответил Старыгин, предпочитая не углубляться в подробности.

— И какой смысл ты вкладываешь в нее?

— Меня удивляет одна вещь… — проговорил Старыгин, разглядывая карту. — До сих пор такие послания я получал, когда находил убитым соответствующего данной карте двойника. Но двадцатому Аркану соответствует, насколько я понимаю, Якоб Дирксен де Рой, импозантный гвардеец, заряжающий аркебузу на первом плане картины. А его двойник пока жив.., точнее, мы пока не нашли его труп.