Дэн зыркнул на него:
— Не смей ставить нас на одну доску. Не смей. Ты сбежал, Росс. Я напортачил, потому что думал о своей заднице, о своей пенсии, в конце концов, тогда как следовало думать только об одном: как наилучшим образом выполнить порученную мне работу. Вот почему я продолжаю винить себя. Но не смей говорить, что вина у нас, что моя, что твоя, одинаковая. Не одинаковая. Это чушь собачья, и ты это знаешь.
Мондейл пытался изобразить на лице сочувствие и понимание, но ему со все большим трудом удавалось сдерживать ярость.
— А может, ты этого не знаешь, — продолжил Дэн. — И вот это, пожалуй, еще хуже. Может, ты не просто прикрываешь свою задницу. Может, ты действительно думаешь, что всегда виноват кто-то другой, но не ты.
Не отвечая, Мондейл поднялся с ящика и направился к двери.
— Твоя совесть действительно чиста, Росс? — спросил его спину Дэн. — Да поможет тебе бог, я чувствую, ты в этом не сомневаешься.
Мондейл обернулся:
— В этом расследовании ты делаешь все, что хочешь, но не попадайся мне на пути.
— Ты ни разу не мучился бессонницей из-за Синди Лейки, так?
— Я сказал, не попадайся мне на пути.
— С радостью.
— Я больше не хочу слушать твои слюнявые речи.
— Будем надеяться, что не услышишь.
Мондейл, не отвечая, открыл дверь.
— С какой ты планеты, Росс?
Мондейл переступил порог.
— Готов спорить, на его родной планете есть только один цвет, — сообщил Дэн пустой комнате. — Коричневый. В том мире все должно быть коричневым. Вот почему он носит только коричневое. Такая одежда напоминает ему о доме.
Шутка получилась так себе. Может, поэтому он и не смог заставить себя улыбнуться. Может, поэтому.
* * *
На кухне все застыло.
Ни единый звук не нарушал тишину.
Воздух снова согрелся.
— Все закончилось, — констатировал Эрл.
К Лауре вернулась способность двигаться. Панель радиоприемника хрустнула под ее ногой, когда она пересекла кухню и опустилась на колени рядом с Мелани.
Нежными словами, поглаживанием и похлопыванием она успокоила дочь. Вытерла слезы с лица ребенка.
Эрл начал уборку, подбирая с пола куски «Сони», что-то бормоча себе под нос, недоумевая, еще не придя в себя от изумления.
Лаура тем временем села на пол, усадила девочку себе на колени, обняла ее, принялась покачивать, безмерно радуясь тому, что ребенок по-прежнему с ней. Ей очень хотелось вычеркнуть из памяти события нескольких последних минут. Она бы многое отдала, чтобы сказать, что ничего такого не было и в помине. Но она была слишком хорошим психиатром, чтобы позволить себе даже подумать о том, что произошедшее на кухне — игра ее воображения, фокусы разума. Это было паранормальное явление. Сверхъестественный феномен не объяснялся тем, что органы чувств дали сбой. Они работали, как часы, четко и аккуратно фиксировали только то, что происходило у нее на глазах, хотя такого просто не могло быть. Она не смешивала некую последовательность реальных событий с событиями, которые происходили только в больном воображении, как случалось с шизофрениками. Да и Эрл видел, слышал, ощущал то же самое, что и она. Речь не могла идти о разделенной галлюцинации, массовом обмане. Случившееся попахивало безумием, отдавало невозможным… но случилось. В радиоприемник… что-то вселилось. Некоторые куски «Сони» еще дымились. Воздух пропитался запахом горелого.
Мелани застонала. Дернулась.
— Успокойся, сладенькая, успокойся.
Девочка посмотрела на мать, и Лауру потряс визуальный контакт. Мелани не смотрела сквозь нее. Она опять вернулась в реальность из своего темного мира, и Лаура молила бога, чтобы на этот раз девочка вернулась навсегда, хотя надеяться на это не приходилось.
— Я… хочу, — прошептала Мелани.
— Что, сладенькая? Что ты хочешь?
Глаза девочки не отрывались от глаз Лауры.
— Мне… нужно.
— Все, что угодно, Мелани. Все, что хочешь. Только скажи. Только скажи мамику, что тебе нужно.
— ОНО доберется до них всех. — Голос Мелани осип от ужаса.
Эрл оторвался от дымящихся обломков радио, повернулся к матери и дочери.
— Что? — спросила Лаура. — Что доберется до них, сладенькая?
— А потом оно… доберется… до меня.
— Нет, — быстро ответила Лаура. — Ничто не доберется до тебя. Я позабочусь о тебе. Я…
— ОНО… идет… изнутри.
— Изнутри чего?
— …изнутри…
— Что это, сладенькая? Чего ты боишься? Что это?
— …ОНО… придет… и съест меня…
— … съест меня… всю. — И девочка задрожала всем телом.
— Нет, Мелани. Не волнуйся об этом… — Она замолчала, увидев, что глаза девочки изменились. Нет, она еще не ушла в себя, но уже и не смотрела в глаза Лауре.
Ребенок вздохнул, дыхание стало другим. А потом Мелани вновь оказалась в том странном месте, где пряталась с того момента, как ее нашли бредущей по улице в чем мать родила.
— Док, вы можете это как-то объяснить? — спросил Эрл.
— Нет. Потому что я ни черта не понимаю.
— Я тоже.
Чуть раньше, готовя обед, она уже с оптимизмом смотрела на будущее Мелани. Девочка медленно, но верно возвращалась к нормальному состоянию. Но теперь маятник резко качнулся в другую сторону, и Лаура снова не находила себе места от тревоги и страха.
В этом городе были люди, которые хотели похитить Мелани для того, чтобы и дальше проводить с ней эксперименты. Лаура не знала, какие они ставили перед собой цели и почему выбрали Мелани, но в том, что они где-то рядом, сомнений у нее не было. И ФБР, похоже, придерживалось того же мнения. А еще были люди, которые хотели убить Мелани. Тело Неда Ринка, найденное на автостоянке больницы, неопровержимо доказывало, что жизнь Мелани в опасности. Но этим список недругов Мелани, которых она не знала в лицо, не исчерпывался. Появился новый враг. О нем шла речь в предупреждении, которое они получили с помощью радиоприемника.
Но кто или что контролировало радиоприемник? И как? Кто или что послало предупреждение? И почему?
А самое главное, кто был этим новым врагом?
«Оно», — сказало радио, то есть получалось, что новый враг — не человек, возможно, нечто, более опасное. «Оно» на свободе, предупреждал радиоприемник. «Оно» идет. Они должны бежать, предупреждал радиоприемник. Они должны прятаться. От этого «оно».
— Мамик? Мама?
— Я здесь, сладенькая. С тобой.
— М-ма-а-а-а-м-м-м-и-и-и-к!