Со спортплощадки доносился гомон — голоса мальчишек, возгласы, смех…
В раздевалке воздуха всегда не хватает — окна здесь, в полуподвале, небольшие, и потому так трудно дышать…
Виола серьезно посмотрела на Аличе и кивнула, как бы говоря: ну вот теперь можно разойтись. Она повернулась и первая вышла из раздевалки, не удостоив взглядом притихших подруг.
Было нечто важное, что следовало знать о Денисе. По правде говоря, он и сам думал, что на самом деле только это и нужно знать, и потому никогда никому ничего не говорил. Его секрет носил ужасное название, которое трепыхалось, словно нейлоновое полотнище, над всеми его мыслями, стесняя дыхание. Прочно засев в голове, оно давило на сознание, как проклятие, с которым рано или поздно придется считаться.
Ему исполнилось десять лет, когда преподаватель музыки провел его руку по всей гамме до мажор, положив на нее свою горячую ладонь, — и у Дениса перехватило дыхание. Он слегка наклонился вперед, стараясь прикрыть неожиданно поднявшийся в брюках пенис. Всю свою жизнь потом он будет вспоминать об этой минуте, как о мгновении настоящей любви, на ощупь выискивая в каждом тайнике своего существа цепкий жар того прикосновения.
Всякий раз, когда подобные картины захватывали его настолько, что шея и руки покрывались потом, он запирался в туалете и отчаянно мастурбировал, сидя на унитазе. Наслаждение, кругами исходившее от пениса, длилось всего мгновение. Чувство вины, напротив, обрушивалось на него, словно ушат грязной воды. Оно проникало под кожу, оседало где-то внутри, и тогда все в нем начинало медленно гнить — так протечки постепенно подтачивают стены старых домов.
На уроке биологии, в лаборатории, находившейся в полуподвале, Денис смотрел, как Маттиа режет кусок мяса, собираясь отделить белые прожилки от красных. Ему хотелось ласково коснуться его рук. Хотелось понять, не растает ли, подобно сливочному маслу, захватившее все его существо желание от одного только прикосновения к товарищу, в которого влюблен.
Они сидели рядом, опираясь локтями о стол. Шеренга конических колб, реторт и прозрачных пробирок отделяла их от остальной части класса. Преломляя свет, она искажала все, что находилось по ту сторону.
Маттиа сосредоточился на работе и вот уже четверть часа не отрывался от нее. Он не любил биологию, но выполнял задание с тем же усердием, с каким занимался всеми другими дисциплинами. Органическая материя, столь легко разрушаемая и такая несовершенная, представлялась ему непостижимой. Животный запах, исходивший от куска сырого мяса, не вызывал у него ничего, кроме легкого раздражения. С помощью пинцета он извлек из него тонкую белую прожилку и положил на предметное стекло микроскопа; посмотрев в окуляр, поправил фокус; записал в тетрадь наблюдения и зарисовал увеличенную картинку — его действия были уверенными и точными.
Денис глубоко вздохнул, потом, словно перед прыжком в воду, собрался с духом и заговорил.
— Матти, у тебя есть какой-нибудь секрет? — спросил он.
Маттиа, казалось, не слышал Дениса, только нож, которым он резал другой кусок мяса, выпал у него из рук и тихо звякнул на металлической столешнице. Он не спеша подобрал его.
Денис подождал. Маттиа сидел недвижно и держал нож над самым куском.
— Мне ты можешь доверить свой секрет, — продолжал Денис. Теперь, когда первый шаг был уже сделан, он не намерен был отступать. Лицо его пылало от волнения. — Знаешь, у меня тоже есть секрет, — добавил он.
Маттиа точным ударом рассек мясо пополам, словно хотел расправиться с чем-то уже мертвым.
— У меня нет никаких секретов, — тихо произнес он.
— Если расскажешь о своем, открою тебе мой, — настаивал Денис.
Он придвинулся вместе со стулом к Маттиа, и тот явно напрягся, хотя лицо его ничего не выражало, он по-прежнему смотрел на кусок мяса.
— Нужно заканчивать опыт, — сказал Маттиа ровным голосом. — Иначе не заполним таблицу.
— Мне наплевать на таблицу, — возразил Денис. — Скажи, что ты сделал со своим руками?
Маттиа сосчитал до трех. В воздухе витал запах этилового спирта, мельчайшие молекулы его попадали в ноздри. Маттиа чувствовал, как приятно они щекочут слизистую, проникая даже в глаза.
— Ты в самом деле хочешь знать, что я сделал с руками? — спросил он, поворачиваясь к Денису, но глядя не на него, а на баночки с формалином за его спиной — на десятки баночек с зародышами и конечностями разных животных.
Денис кивнул, задрожав от волнения.
— Тогда смотри, — ответил Маттиа.
Он зажал нож в кулаке и всадил его между указательным и средним пальцами, а потом прорезал всю ладонь до самого запястья.
В четверг Виола поджидала Аличе у школы. Когда та, опустив голову, уже собиралась пройти во двор, она окликнула ее.
Аличе вздрогнула, сразу же вспомнив о карамели. От приступа тошноты закружилась голова. Если эта четверка бралась за кого-то, то уж точно не оставляла больше в покое.
— Математичка собирается меня сегодня спросить, — сказала Виола. — А я ничего не знаю и не хочу идти в школу.
Аличе смотрела на нее, не понимая. Виола вроде бы не проявляла никакой враждебности, но девочка все же опасалась ее и хотела поскорее уйти.
— Пойдем прогуляемся, — предложила Виола. — Вдвоем. Ну да — мы с тобой.
Аличе в испуге оглянулась.
— Идем, скорее, — поторопила Виола. — Нельзя, чтобы нас видели здесь, у школы.
— Но… — хотела возразить Аличе.
Виола потянула ее за рукав, и Аличе, прихрамывая, поспешила за ней к автобусной остановке.
Они сели рядом, Аличе прижалось к окну, желая оставить Виоле побольше места. Ее не покидало ощущение, что вот-вот произойдет что-то ужасное.
Виола, напротив, сияла. Она извлекла из сумочки помаду и накрасила губы. Потом спросила:
— Хочешь?
Аличе покачала головой. Школа исчезала у них за спиной.
— Отец убьет меня, — прошептала она. У нее дрожали ноги.
Виола вздохнула:
— Да брось! Покажи дневник.
Рассмотрев подпись отца Аличе, она сказала:
— Простая… могу расписаться за него. — Открыв свой дневник, она показала подписи, которые подделывала всякий раз, когда пропускала школу. — Тем более завтра на первом уроке у нас Фоллини, а она слепая, ничего не заметит.
Виола заговорила о школе, о том, что ей нет никакого дела до математики, потому что дальше она будет изучать право. Аличе с трудом слушала ее. Она думала о том, что произошло накануне в раздевалке, и не могла понять, чем вызвана такая неожиданная откровенность.
Они вышли на площади и отправились гулять под портиками. Виола затащила ее в магазин готовой одежды со сверкающими витринами, куда Аличе никогда и ногой не ступала. Она держалась с ней, как с закадычной подругой. Настояв на примерке платьев, сама выбирала их для Аличе. Спросила, какой у нее размер, и Аличе со стыдом призналась — тридцать восьмой [2] .